И вот именно то,
что было вначале.
Вспышки в траве, движение между деревьев,
неразборчивая пропись шелковиц.
Что происходит с языком, пока им никто не говорит?
Пока луна висит, как ласточкино гнездо.
Пока кто-то стоит между деревьев
и настраивает мир,
словно школьное пианино.
Мир творится, и беременные женщины просыпаются от огня простыней,
ощущают во тьме мужчин, словно горячий камень.
Мир творится, и мужчины лежат среди ночи, как холмы,
сжимая во сне утраченное оружие воздуха.
Наибольшая искренность – лежать вместе,
разделяя между собой питьевую воду темноты.
И наибольшая печаль – невозможность
До утра держать за руку того, чьё дыхание
охраняешь, словно семейные письма.
Мир творится, приближается волна тепла,
сбивая с ног задышливые подсолнухи,
выбегающие навстречу истории,
творится голосом, которым дают имена
поздним детям.
Мир, из которого не выкинешь ни знака,
мир, прошитый хирургическими швами кириллицы,
мир, что творится всю ночь общей бессонницей.
Именно то, что было вначале.
Именно то, ради чего поднимаются
в небо ласточки.
Пока мир творится,
виснут над деревьями, словно грехи над душой,
виснут над деревьями, поднимаются над ними.
Всякий раз отдаляются от самого важного.
Приближаются к главному.
(Перевёл с украинского Станислав Бельский)
