Прохладным весенним утром она выпорхнула из чердачного окна. Город встретил её, юную, мрачным и неприветливым взглядом серых домов, только и всего. Ни люди, ни звери, ни даже машины не обращали внимания на её присутствие… А ей ведь так хотелось! Ей казалось, что вот-вот кто-то большой и добрый увидит её, маленькую, улыбнётся её ажурным крылышкам, наполнит мир теплым светом и вытащит из-за туч давно уже заспавшееся солнце. Но пронизывающий ветер оставался таким же холодным, а город – таким же серым.
Она не унывала – искала. Каждый раз, когда на смену дождливому дню приходила туманная ночь, она возвращалась на тот же чердак, из которого когда-то впервые увидела этот город. Каждое утро она заново вылетала в большой серый мир и, словно впервые, удивлялась его огромности и непостижимости. Она летала по городу с надеждой, с предчувствием, что где-то здесь, должно быть за углом или на соседней улице уже через миг должно случиться что-то важное и непременно хорошее. Но за каждым поворотом, за каждым рядом домов её ждал всё тот же неотзывчивый, серобетонный город и всё тот же пристальный, почти уже незаметный взгляд, овевал холодком её спину.
Со стаей бродячей собак она носилась переулками в поисках еды, крова и человеческого тепла. Уличной кошкой тёрлась о ноги приглянувшегося ей прохожего, жалобно мяучила и просто заискивающе смотрела людям в глаза, в которых лишь иногда сквозь паволоку обескураживающего безразличия просвечивала смесь жалости и брезгливости. Однажды её даже взяли на руки… Иногда она становилась ласточкой и тогда, накружившись над городом она сидела в своём гнезде и слушала, как перешептываются стены домов.
Она была красива и стремилась к вещам, вызывающим восхищение у людей. Слившись с толпой в театре она просмотрела немало пьес и не раз её сердечко начинало биться быстрее от прекрасных голосов и мелодий. Она мечтательно растворялась в картинах и с головой уходила в вихрь любого увиденного ей танца. Но всякий раз её радость омрачалась маленьким горем одного из актёров плясунов или музыкантов. А, до конца растворившись в картине, она часто рассматривала такое, что доводило её до слёз.
Человеческие украшения были для неё холодными и мёртвыми, а беззвучный крик постепенно умирающих цветов в вазах не заглушался даже самой прекрасной человеческой музыкой.
Однажды она увидела радугу. Это было так удивительно и прекрасно, что она даже на время забыла куда летела. Она просто кружилась между дождевых капель, подставляя своё крошечное тельце мягким солнечным лучам. Смесь солнечного света, дождя и её звонкого смеха сделала то, что не выходило ни у кого другого – город наконец-то засиял новыми, яркими красками и даже из самых неприветливых, недовольно зашторенных окошек в небо смотрели осторожные, но по-доброму любопытные глаза.
