Глава 19
Весь остаток ночи я бродил по пустынным улицам, замечая одинокие силуэты суетливых прохожих. Ветра почти не было, и только утренняя прохлада гнала по небу серебристые облака. В свете мерцающих пятен в небесной выси я разглядел лицо Лоры и вспомнил о ее неиссякаемом неброском очаровании и бездонной доброте, славившей все прекрасное в этом мире и не требовавшей создания его альтернативы. Я так нуждался в ней сейчас, жаждал укрыться от всех невзгод в ее объятиях и забыться сладостным сном младенца, прижимая ее ласковые руки к своим щекам. Она была единственной, кому я мог открыть свою душу и не бояться заплакать, чувствуя плечо друга и заступника, ощущая присутствие гармонии и душевного равновесия в ее солнечном облике. Где-то в глубине моего прошлого «Я» еще таилась любовь к этой женщине, с которой я хотел связать свою жизнь и быть верным ей до конца дней своих, которая стала бы матерью моих детей и моим преданным союзником и советчиком. После смерти няни я чувствовал в ней ангельское свечения и хотел, чтобы оно помогло мне определить курс, правильный путь, ведущий к свету, как маяк для потерявшихся суден. Однако я не вспомнил о любви к ней, не воображал ее в подвенечном платье, стоящую у алтаря и говорящую мне: «Согласна» перед Богом и людьми. А когда я резвился с ней на балу, она заменяла мне сестру, с которой всегда можно поладить и которая никогда не выдаст мою тайну. Теперь же мне требовалась ее защита, в которой я видел единственное спасение от горя, поразившего меня, от напасти, приключившейся со мной, но, главным образом, от лица Дьявола, глядящего мне в душу сквозь пламя Ада, в которое глядел и я некоторое время. Я так желал обрести свой Ад, страстно и непреклонно, не подозревая о том, как он ужасен и кровожаден. Когда же я увидел его, то ощутил, что половины меня уже нет – я испит им, во мне уже нет прежней живости и той незаурядной уверенности, охватывающей меня в первые дни падения, когда я наслаждался восторженными взглядами прохожих и позволял себе пренебрегать их восхищением. Как оказалось, Ад, застигший меня здесь, на земле, гораздо более жуткий, нежели тот, о котором говорит Библия. Я не знал, где мне укрыться от его сияющего пламени, куда пойти, чтобы забыться, впасть в долговременное беспамятство, но только уберечь остатки моей души, моего больного раненного прошлого «Я». Мне было некуда бежать, потому что Ад – это был я сам. Да, да, именно я стал отражением своих пороков, моя душа металась, как испуганная канарейка за железными прутьями, терзая свою плоть в кровь. О, как бы сильно я не отрицал теперь философию моей матери, в одном она была все же права и это «одно» звучало в моей голове, как неправильные скрипучие звуки смычка, небрежно скребущего струны скрипки: «Твоя собственная кара от тебя не уйдет». И мне вдруг пришло в голову, что Лора, может быть, моя последняя надежда, моя Тара .
Говорят, когда человек теряет все, он обращается к Богу в порыве отчаянья или от безысходности, и уже не имеет значения, атеист он или верующий, в критические минуты Бог – самый сильный и надежный источник надежды, то, что дает нам крохи веры в возможное спасение или выход из какой-либо неразрешимой ситуации. Мы надеемся на чудо, когда ничто земное не способно повлиять на ход событий, когда мирская жизнь теряет смысл, а о жизни духовной мы никогда не имели желания задуматься, ссылаясь на недостаток свободного времени или чрезмерную занятость «неотложными делами». Каждый из нас в глубине души принимает Бога по-своему: кто-то возносит молитвы в церквях по воскресеньям, кто-то молится перед святыми иконами у себя дома; одни делают это искреннее и неброско, а другие фанатично и напоказ, но их объединяет возможность верить во что-то идеальное, что никогда не допускает промаха, в отличие от земных людей, что всегда право и не поддается сомнению. Бог – это что-то вроде эталона, которому сильные личности стараются подражать, а слабые считают себя недостойными делать это. И только отдельная категория людей ставит себя выше Бога, достигая невероятных высот, откуда, как им кажется, они никогда не сорвутся, но если случится испытать падение, они могут навсегда сломать крылья. Это есть самая сильная и самая хрупкая категория, люди, называемые «все или ничего», критические точки на нескончаемой плоскости жизни, одинокие, своевольные, но порой кажущиеся такими беззащитными и уязвимыми, что не вызывают иных чувств, кроме жалости. Как правило, такие люди следуют своим принципам неизменно, даже если на протяжении жизни выяснится, что их принципы отнюдь не хороши и что они не принесут им ничего, кроме горя и разочарований. Они все равно будут их придерживаться, ломать себя, подстраивать, убеждать, что так правильно, чтобы не выдать поражения, не показать миру своей слабости и уж точно обойтись без посторонней помощи.
К таким людям, я относил себя, когда столкнулся с новыми оборотами жизни, но, как говорил профессор О’Хара и как выяснилось позже, я оказался слишком труслив. Вначале я вовсе не желал принимать эту данность, которой мне якобы не доставало в жизни, я просто боялся противостоять сложившимся обстоятельствам, дабы не навлечь на себя беду. Затем я испугался потерять нить, с помощью которой можно было бы вернуться к истокам. И, наконец, я до смерти боюсь Ада, хотя хвалился своим бесстрашием. Этот страх толкал меня на безумные поступки, право не более безумные, нежели я совершаю сейчас, когда намерен использовать Лору в качестве защиты от самого себя. Все сводится к тому, что я настолько труслив, что даже боюсь собственной тени, своего внутреннего голоса, не хочу слушать, что говорит мне разум, ведь он может сказать ужасные вещи, и я сломаюсь; не желаю смотреть в зеркало, поскольку оно может показать мне истинного меня, личность, которую я могу возненавидеть, и я погибну. Вследствие своих страхов и глупой девчачьей неуверенности, я достоин презрения, глумливого смеха над самим собой и иронических замечаний в свой адрес, но я боюсь принять даже их, потому как знаю, что не смогу стерпеть их, как мужчина. Вот и прячусь в тени, скрываюсь от всего мира за спиной хрупкой девушки, дух которой, вопреки моему, настолько силен, что никакое искушение в мире не сломит его, а воля жить светом так крепка, что даже самая черная тьма не затмит ее божественного отблеска.
Я двинулся дорогой, ведущей к ее дому – наверняка, выпускной бал подошел к концу еще несколько часов назад, и Лора сейчас дома, отдыхает после утомительного вечера и того ночного приключения, в эпицентре которого она оказалась не без моего непосредственного участия.
Я шел долгой аллеей вдоль прямо посаженных тополей, вдыхал весеннюю прохладу и наслаждался утренней тишиной. Прямо передо мной простилалась ровная тропинка, залитая талой водой, где отражались солнечные блики, и я наступал на них тяжелыми шагами, оставляя грязные следы отпечатков подошвы.
На последнем повороте я замедлил шаг, находясь в хаотичном состоянии двойственности: двигаться вперед или повернуть назад. Мною обуяло чувство неопределенности, какое решение окажется верным, и к какому финалу оно приведет меня впоследствии. Я знал наверняка, что до вчерашнего вечера Лора не сомневалась, что я сделал выбор, что предпочел ее любовь растерянности и неведомому перепутью чувств, но теперь я даже не предполагал ее реакции. Как она относится ко мне теперь, после всего, что видела, да и вообще откроет ли она мне дверь? Возможно, сразу после инцидента на балу ее поведение осталось неизменным из-за шока, а сейчас, пораздумав и переосмыслив произошедшее, оно пришла в себя и осознала, что происходит на самом деле. И теперь мне не удастся морочить ей голову разговорами о «верном выборе с ее помощью» и о «любви в бесконечно счастливом браке». Думаю, эти речи навсегда уйдут в историю, которую нельзя переписать, переиначить, поскольку история нашей памяти – это единственная наука, неоспоримая, как время.
Я постучал в дверь. К моему приятному удивлению, Лора открыла мне без колебаний и пригласила в дом с той же ангельской улыбкой, что и всегда. Я вошел, снял верхнюю одержу, приблизился к ней и попытался поцеловать. Она позволила, но я заметил, что уже без прежнего энтузиазма и блеска в глазах. Когда я взглянул на нее, она, не отводя глаз, разглядывала меня, как диковинный заморский сувенир, стараясь отыскать изъяны, а не восхищаясь его красотой. Тогда я понял, что она ждет моих слов, уповая на их искренность и безболезненную краткость. Страх услышать много пустых оправданий гораздо более болезненный нежели жестокая лаконичная правда. Но слова застыли у меня в горле, а взгляд был прикован к ее молящим глазам, широко открытым для восприятия зримого. Я почувствовал, что не смогу начать этот разговор, и она тоже поняла это – достаточно было лишь раз взглянуть на мнущегося на одном месте неуверенного меня. И она спросила:
Что привело тебя ко мне в столь ранний час?
Я хотел поговорить и… извиниться.
За что?
Ты знаешь.
Нет, я не знаю! Я могу только догадываться, ведь ты никогда не говоришь мне прямо и внятно, а все время вдаешься в непостижимые мне, простой смертной, намеки. Может быть, ты хочешь попросить прощения за то, что беспричинно срываешься на крик в моем присутствии, неадекватно воспринимаешь каждое слово, сказанное в непривычном для тебя тоне, вспыхиваешь как спичка, при одном неосторожном упоминании о том промежутке времени, когда ты закрылся от меня и умер для всего мира? Возможно, ты желаешь извиниться за то, что оставил меня в одиночестве на балу так внезапно, исчез, как сон с нежданным пробужденьем, без объяснений, без предупреждений?.. А может быть, ты хочешь, чтобы я простила тебя за… - она вдруг резко побледнела, умолкнув в ту же секунду, и по ее лицу я понял, о чем она думает, что вспоминает.
Я подошел в ней вплотную и взял за плечи. Она опустила голову, чтобы скрыть глаза, наполнившиеся робкими слезами.
О, Лора… Я бы просил прощения хоть тысячу раз, и все равно не искупил бы той вины, что я чувствую, глядя тебе в глаза, не утолил бы той немыслимой обиды, которую я причинил тебе с такой небрежностью. Но я пришел поговорить с тобой о том, что тебе довелось увидеть, о том…
Довольно! – Крикнула она, прикрывая рот ладонью, и в этот миг две теплые слезы стремительно скатились по ее шелковым щекам. Она глубоко и тяжко вздохнула, повторив, - довольно…
Выдержав длительную паузу, показавшуюся мне вечностью, я вновь совершил попытку разговора.
Я знаю, как тебе больно – начал я, - но я настаиваю, чтобы ты выслушала меня, прежде чем корить за глупость, совершенную по необдуманности.
Глупость?.. – С ужасом в голосе спросила она, подняв взгляд, полный недоверия, - по необдуманности?.. А что, твой поступок требовал размышлений, принятия какого-либо решения? Это же, не сдача донорской крови! Это же не благотворительное пожертвование! О чем можно было здесь думать!
Я поддался искушению!
Значит, ударить собственную мать на глазах у всей толпы – это, по-твоему, искушение?
Я опешил.
Что?!..
И тут я понял, что случилось прошлым вечером. Я впервые за все это время не поддался обольстительным чарам мамочки, не предал Лору, я… спас себя. Я выстоял, но с тем очутился на дне. В глазах Лоры я был безнравственным чудовищем, способным ударить беззащитную женщину, ничтожеством, могущем пасть так низко. О, каков я глупец! Она же смеялась мне в лицо, пила вино в знак победы, превосходства своего коварства над моим бессмысленным трепетанием, бестолковым сопротивлением. Это было как борьба человека со стихией, в которой заранее известен проигравший и победитель. Так к чему суета? К чему сопротивление неизбежному? Да, я преодолел барьер ее могущества, но этот щит дался мне слишком высокой ценой: я потерял Лору. Вот почему она больше не смеется, не гладит меня по волосам, шепча слова любви и утешения, не обнимает меня ласково и нежно, как ребенка и не оставляет выбора, как честный друг. Она уклонилась! Она испугалась меня, когда я поцеловал ее, хотя и позволила сделать это, но позволила ли из вежливости, быть может, из страха, чтобы я не повторил с ней то, что сделал со своей матерью? При любом раскладе она разрешила мне прикоснуться к ней по навязанным ее воображению причинам, а не по сердцу, как всегда было. И я погрузился в угнетающую тишину, которая, несмотря на расцветающую весну за окном, заглушала все звуки и все цветение, ползла по мне, как паразитирующие насекомые, жалила и отравляла. В неистовстве, наглом паническом отчаянье, я бросился ей в ноги с молящим взглядом и дрожащими устами. Я схватил ее за руку, прежде чем она ускользнула вглубь комнаты.
Лора, любовь моя! Жизнь моя! Ты всего не знаешь! Ты не ведаешь, какая сила толкнула меня на сей поступок и как горько мне, что ты винишь меня без вины. – Молвил я пафосно, как актер, мастерски играющий сценическое раскаянье перед иконой.
Без вины?.. – Укоризненно произнесла она, и я увидел гнев в ее глазах.
О, Лора! Эта женщина – цветок смерти, чья пыльца умерщвляет жизнь, гноит всю прелесть непорочной души, толкает ее в круг порока льстивыми обещаниями и клятвами, а затем отправляет прямиком в Ад на попечительство самому Дьяволу! Она не ведает страха, не знает жалости, она… мать порока!
Замолчи! К чему ты сеешь эту ложь? Ведь из нее вырастет плющ – он отравит тебя!
Это правда! Я был падок на всякого рода наслаждения, упивался страстью, в то время как расточал безжалостно любовь. Я вор, похитивший твою невинность!
О, я отдалась тебе, любя! И ты невинностью не прикрывайся!
Я душу твою выпил!
Ты дал мне большее!
Что же это?
Достоинство! До тебя я знала лишь неблагодарный труд, работу, выполняемую мной день ото дня, непосильную, но привычную: я работала тоской, тенью, одиночеством, но никогда, до твоего чудесного появления в моей жизни, я не была вдохновением, светом, ангелом… Я бродила по улицам, не замечая прохожих, не желая знать, кто эти люди и что их тяготит, но сейчас, благодаря тебе, я, словно парю над землей на крыльях, вглядываюсь в каждое незнакомое лицо и могу видеть его особым зрением. Теперь я замечаю столькие странные, увлекательные, любопытные и тайные особенности человеческих душ, что ранее были мне безразличны. И если какой-то прохожий печален, я улыбаюсь ему, как будто передавая частичку ангельского света, чтобы он мог на мгновение забыть о своем горе и отыскать спасение. А если идущий навстречу мне незнакомец счастлив и по его лицу бродит незаметная улыбка, я прохожу мимо, как видение, сулящее благополучие и тем самым даю напутствие сохранить то, что дорого и беречь обыденные дни, как самое ценное сокровище. Но иногда мне становится грустно, когда я думаю о том, что сама не уберегла свое сокровище, что растратила его понапрасну...
О чем ты?..
О тебе.
Я свел брови и встал с колен.
О, не дивись так, словно я перешла на птичьи трели! Да, больше всего я боялась, что потеряла тебя, когда ты дал мне повод так думать. – Она взглянула на меня взглядом котенка, неуклюжим и уязвимым, что тронул мое сердце.
О, Лора… Ты меня не потеряла…
Еще вчера я так думала.
Я виноват перед тобой, как человек перед природой и я прошу от всей души твоего прощения, хотя знаю, что в большей мере недостоин и доли твоей милости. Но я не стану извиняться за вчерашний инцидент, поскольку то был не порыв, а яростное сопротивление.
Чему же?
Моему новому «Я», если можно так сказать.
Мне думалось, ты счастлив, став кем-то новым?
Да, мне тоже так казалось.… Но, видно, ошибка оказалась велика, раз мне пришлось пожертвовать тем, что имеет для меня неподдельную важность.
Чем же?
Тобой. Твоей любовью! Теперь, когда ты видела лицевую сторону смерча, не побывав в его эпицентре, теперь, когда ты видела меня в обличье монстра, теперь, когда ты не веришь мне больше, а значит, и не любишь… - Говорил я, захлебываясь.
Это неправда! Я люблю.… О, я любою тебя! – Воскликнула она эмоционально.
Но ты страшишься моих объятий, моей близости.
Нет! Нет! Я люблю тебя! Ты говоришь, что я тебе не верю больше, что не люблю... О, как ты не прав! Да я ведь жизни не пожалею, лишь бы ты был счастлив, лишь бы обрел душевный покой и силы жить!
Твоя любовь давала мне и силы и покой.
Тогда она твоя.
После всего?..
Это не важно, если ты любишь меня.
Люблю ли?.. Ты – дверь в мой Рай, луч света в моей тени, ты – моя Тара, моя звезда! О, я так люблю тебя! Люблю! Люблю! – Закричал я, точно обезумевший от счастья и восторга ученый, совершивший только что научное открытие века. Я подхватил ее на руки и стал кружить, смеясь и плача, а она, обхватив своими тонкими руками мою шею, свернулась теплым комочком у меня на груди и что-то шептала на ухо, пока я целовал ее волосы.
ID:
429413
Рубрика: Проза
дата надходження: 04.06.2013 21:19:18
© дата внесення змiн: 04.06.2013 21:19:18
автор: Олеся Василець
Вкажіть причину вашої скарги
|
