Глава 36
Первое утро в родном городе я встретил со странным ощущением боли в желудке. Это показалось мне необычным, потому как я почти ничего не ел со вчерашнего вечера. Однако факт боли был на лицо. Лора еще спала, когда я покинул спальню, чтобы спуститься вниз за таблетками. И когда я наполнял стакан водой, раздался звонок в дверь. Я нехотя открыл последнюю, хорошенько укутавшись в домашний халат, что был на мне, чтобы не выставить себя в дурном свете перед незнакомым человеком. Однозначно ведь – кто бы ни был за этой дверью, мы были незнакомы. Слишком много воды утекло для дружеских отношений со старыми знакомыми. А друзей, которые по стереотипным суждениям, помнят нас даже на расстоянии, как таковых у меня не имелось.
Передо мной стоял (как я и думал) незнакомец. Мужчина преклонных лет в старом потертом пальто и заношенной шляпе. С порога он протянул мне руку для знакомства, сопровождая этот жест приветливым: «Доброе утро!». Я поздоровался сонным кивком головы (в это время меня еще мучила боль в животе) и впился взором в незнакомца. Он снял шляпу и вошел в дом, по-видимому, восприняв шаг назад с моей стороны как приглашение.
Мое имя, должно быть, ни о чем Вам не скажет, но все же: мистер Дэрэк Уэст. Я живу через улицу от Вас, так что мы с Вами, так сказать, товарищи по пространству. Ха-ха-ха! А я-то думал старой ведьме не удастся так скоро сдать дом. Видно, интуиция подвела!.. Знавал я этот район и в лучшие времена, лихие! А теперь… - он замахнулся рукой и осекся, обратив внимание на мой недоуменный взгляд. – Простите, я, наверное, слишком много болтаю! Ха-ха-ха!
Не хочу показаться невежливым, мистер Уэст, но что собственно Вас привело в мой дом в столь ранний час?
Ах, да. Весьма печальное событие. Старуха говорила, что Вы не новичок в этих краях?
Старуха? – Удивился я.
Та, что сдала Вам дом! Ха-ха-ха!
Миссис Квотбери...
Ага, миссис Квотбери… Женщина-огонь… в молодости! Ха-ха-ха!
Мистер Уэст, ближе к делу! – Перебил я снова надоедливого «товарища по пространству».
Да-да, простите мою безмерную жажду общения. Я к Вам вот по какому поводу: эта самая Квотбери говорила перед отъездом, что Вы раньше жили здесь.
Давно.
Тогда, должно быть, Вы знали миссис Эвелин Картер?
Допустим.
Вот ее-то я мог называть не иначе как миссис Картер!.. Эвелин – никогда!
Почему же могли? Она переехала?
Да, думаю, это единственное, что принесло ей подлинное спокойствие.
Что ж, я крайне рад за миссис Картер. Желаю ей счастливейшего пути, несмотря на то, что это отрадное событие стало причиной моего недосыпания после долгого и утомительного переезда.
Ха-ха-ха!
О, к тому же мне удалось рассмешить Вас! А теперь, не могли бы Вы покинуть мой дом, мистер Уэст! – Настаивал я, выказывая нарастающее раздражение.
О, я прошу прощения за доставленное неудобство, но, к сожалению, Вы неверно истолковали мои слова. Прошу Вас, выслушайте меня!
Я приготовился слушать. Не знаю, почему я не захлопнул дверь прямо перед его носом: то ли во мне говорила английская кровь, то ли потому что судьба решила все за меня. Но я остался слушать этого совершенно незнакомого человека, не ведая, какая сила двигала моими действиями.
Мистер Уэст!.. – начал было я, но старик перебил меня, не дав возможности окончить фразу.
Миссис Картер скончалась прошлой ночью.
Я почти не знал эту женщину, за исключением той короткой беседы восемь лет назад, но именно ей я отчасти обязан своей жизнью, этими восьмью годами счастливого супружества. Я мог без колебаний поставить ее в один ряд с Лорой-спасительницей как Эвелин-наставницу. И мне казалось, этого было вполне достаточно, чтобы скорбеть о ее кончине. Что-то оборвалось во мне в ту секунду, когда старик закончил свою фразу вслед за моей незаконченной мыслью.
Сегодня состоятся похороны. Я подумал, Вы могли бы присоединиться к процессии?
Я погрузился в раздумья. Перед глазами промелькнула строгая статная фигура миссис Картер с обаятельным теплым существом на руках – ее любимцем чихуахуа. Она ведь не только мне помогла, она не осталась равнодушной и к девушке в помятом свадебном платье, плачущей на крыльце дома – девушке, которая любила безмерно и глубоко и которая была достойна всего самого лучшего и прекрасного. Она также была единственной женщиной, которую я знал, что могла достать пышную шапочку гортензии в самый разгар апреля! На самом деле заслуга миссис Картер была куда значимее: она помогла мне вновь обрести того домашнего мальчика, воспитанника чудной женщины – моей няни, который все делал, как полагается, и никогда ни отходил от общепринятых в Англии правил взаимодействия с социумом. Как знать, догадывалась ли она о том, что я чувствовал, будучи женатым человеком? Возможно, она нарочно толкнула меня к Лоре, чтобы подвергнуть испытанию, которое я прошел по всем параметрам, а вот моя душа, совсем наоборот, провалила экзамен с треском. В любом случае, ее намерения были благими – вероятно, она, в силу своего возраста, относилась к нам, как к детям, юным и неопытным птенцам, которые пробуют высоту, поочередно высовывая крылья из гнезда, и боятся смотреть вниз.
Я ощутил острую потребность проститься с ней, несмотря на то, что я не был счастлив. Когда-то она спросила меня, счастлив ли я, живя во грехе, и я ответил, что нет. Я думал, отчаянно надеялся, что обрету счастье в добродетели, но этого не произошло. И я оказался, виной ли судьбы или же по вине миссис Картер, между добром и злом, как между небом и землей, что, признаться, пугало меня до дрожи, ведь в таком состоянии могли существовать лишь духи, бесплотные существа, каким я, судя по всему, и являлся. Быть духом – означает быть незримым, а я был видим всеми и каждым, но с тем даже моя собственная жена не могла меня разглядеть. Увидеть и разглядеть – совершенно противоположные понятия. Если подумать, есть три вида синонимов: смотреть, видеть и разглядывать. Смотреть мы можем по-разному: внимательно, отрешенно или же бессмысленно, что, собственно, подобно отрешенности. Видение чего-то имеет только одну интерпретацию, но различными способами, как например не всегда можно видеть глядя. Видеть мы способны и не только глазами, но и разумом, и душой, и чувствами, и логикой. То же самое – не всегда можно видеть глазами. Они зачастую лгут. Мы можем читать, повторяя букву за буквой в таком темпе, что они не воспринимаются по отдельности, а лишь цельными словами, которые складываются во фразы, которые в свою очередь, превращаются в тексты. Но мы не можем видеть глазами смысл этих текстов, мы не можем рассмотреть подтекст, не привлекая к этому процессу виденье разума и логики. Так возникает смесь, формирующая наше субъективное представление о знании, накладываемого нами на реалии. Ведь реально мы воспринимаем то, что соотносится с реальностью, то, во что мы можем поверить в реальности. Здесь мысль есть библейским пасквилем, ибо библейские сказания – объект веры, а не суждения. Библия есть свод текстов, а не их критического анализа.
И, наконец, самый сложный этап процесса – разглядывание. Разглядывание – это синтез смотрения и видения. Иными словами, если мы смотрим и видим, и нам интересно то, что мы видим, мы начинаем вглядываться, и таким образом разглядываем объект. Последняя ступень, а именно разглядывание – крайне редкое явление, потому как не всегда нам интересно что-либо. Зачастую мы не разглядываем даже то, что нам нравится, ибо это длительно и бессмысленно, не говоря уже о том, что нам не нравится, ибо это многих отвращает от объекта еще во время второго этапа. Однако есть и третьи – те, кто интересуется, независимо от того, нравится им объект или нет. Он интересен и этого вполне достаточно. Здесь играет принцип человеческой любознательности. Именно интерес – его игровое поле. Этот принцип, как правило, заложен в каждом ребенке, но почему-то исчезает в процессе взросления. Почему же так происходит? Ведь невозможно познать все в каком бы то ни было возрасте, так почему же со временем нам становится неинтересно? Неинтерес превозмогает над желанием познать что-то иногда даже вопреки нашему желанию развить в себе интерес. Это зависит, главным образом, от внутренней деградации, а не от социальных факторов, как думают многие. Человеку свойственен интерес, каждому человеку на протяжении всей жизни, просто мы задаем ему разное направление. К примеру, определенному индивиду интересна биография прославленного художника, а другому – новая любовница троюродного брата своей двоюродной сестры. Кому-то интересна причина, а кому-то – следствие. Этим обусловлен процесс нашего развития. Художник или любовница? Факты или слухи? Возвышенное или приземленное? Почему второе названо приземленным? Возможно, если бы любовница была художником и нас интересовала бы не только ее личная, но и творческая жизнь, тогда можно было назвать это женской логикой, что-то в стиле – ах, оказывается эта любовница еще и художница! Нужно срочно выяснить, что же она пишет! Вот тогда это что-то сродни отвлекающего маневра, когда момент понимания, что любовница еще и художник, как бы отвлекает нас от приземленного и возвышает до осознания духовной стороны объекта нашего интереса. Это можно назвать божественной искрой или божественным вмешательством, когда что-то или кто-то пытается обратить наше внимание на нечто иное, отвести от пропасти, в которую мы можем упасть, не заметив, что падали.
Случается, что мы перестаем замечать, что ничем не интересуемся. Мы живем, как прежде и все вроде бы идет своим чередом, но особых чувств мы от этого не испытываем, мы не горим, не взрываемся эмоциями, не воюем с самими собой, не отстаиваем и не противоречим. Эта маленькая частица нас куда-то исчезла, а мы не заметили, когда это случилось. Проще жить на опилках времени, нежели идти в сторону, чтобы обойти его, воспротивиться и сказать: «Мы еще живы!». Но вместо этого мы умираем так незаметно и так безболезненно, что становится больно до крика.
Так умирал и я. По капле. По крупице. Я находился в центре внимания праздного общества, я был любим им, обожаем близкими людьми, но это не доставляло мне решительно никакого удовольствия. И я все чаще стал думать о матери. Она никогда не испытывала этого болезненно унылого ощущения рутины, как я. От нее всегда веяло чем-то живым, может быть, потому, что она получала удовольствие от жизни, а не принимала кару, как я. Для нее все было легко и просто. Ничто не поддавалось анализу или критике – она не задумывалась о том, что будет завтра, а только свободно чувствовала себя в эту секунду, которая не повторится и которую не стоит пытаться повторить, поскольку следующая будет еще прекраснее. Истинный пример античной аполлоновской души! Залогом ее развития было не подражание буржуазным критериям нравственности, а самоудовлетворение, причем заключалось оно, прежде всего, в удовлетворении физиологическом.
ID:
434990
Рубрика: Проза
дата надходження: 03.07.2013 00:43:15
© дата внесення змiн: 03.07.2013 00:43:15
автор: Олеся Василець
Вкажіть причину вашої скарги
|
