Когда внутри я весь растаю,
чужие руки понесут меня
и бросят в черной кладбищенской яме.
И теплым пухом станет мне земля,
когда внутри я весь растаю.
И небо станет мне водой,
которой не смогу напиться.
Укроюсь черной и холодной пустотой,
и буду слушать кладбищенских птиц.
И небо станет мне водой
Трава впитает мою жизнь:
пыльцой смешных ромашек стану
и буду пухом в летнем воздухе кружить.
Души моей сквозь щели рваной раны
трава впитает мою жизнь.
Тогда я напишу тебе
чернилами на меловой бумаге,
что я забыл и не скучаю,
что мне спокойно, как нигде.
И кладбищенские собаки
провоют каждый черствый слог
со всей моей больной печалью,
и едкой болью пропитают смог,
что ляжет облаком на крыши.
(однажды ночью ты услышишь).
Когда внутри я весь растаю
и небо мне водою станет,
трава впитает мою жизнь
(со всей моей больной печалью),
тогда я напишу тебе.
