Наша ведьма в избушке жила, что в глуши лесной,
Где и днем заплутать - ну до чертиков просто страшно.
Она зелья варила, читала со звезд порой
И смеялась над горе-принцессой с соседней башни:
Та все принца ждала в свои двадцать почти что лет.
И мечтала (мечты распускались - цветки ванили),
Что придет вскоре принц и откроет ей целый свет...
Дальше хижины ведьминой принцы не проходили,
Ведь чертовка красивой была, что лесной огонь,
И о той красоте менестрели слагали песни.
И герои ходили к чаровнице той - толпой,
Только лед ее сердца был крепок. Такой не треснет.
Прагматизм побеждал в этой ведьме пустой порыв,
Что был свойствен для юных леди куда попроще.
Но к чему, право слово, отбрасывать те дары,
Что идут вереницей почти что с соседней рощи?
Все герои те статны, красивы, как на подбор:
Ну, в смурной вечерок с таким – глупо ведь не согреться,
А затем заклинанье шепнуть - и пасюк готов,
Или жаба... И разницы нет, хоть то князь, хоть герцог -
Все равны перед зельем, кипящем в ее котле,
А особенно в роли банальных ингредиентов.
И не надо кричать, мол, колдунья погрязла в зле:
Лишь практичность служила причиной тех инцидентов.
А потом вдруг под вечер в бесцветной осенней мгле
На порог к ней ступил из краев неизвестных рыцарь.
Был он юн, но умен, интуицией не был слеп –
Он вполне мог бы стать для нее персональным принцем.
Ведьма слушала (он говорил), но не слышала слов,
Удивлялась - ведь в ней что-то теплое прорастало,
И все принципы стали казаться глупее снов,
Крепкий лед ее сердца – несломленный – вдруг… растаял.
И слова колдовские все напрочь – из головы.
Истончился защитный цинизм от такого стресса,
Только рыцарь пред ведьмой влюбленно не пал, увы.
Он всего лишь хотел спросить, где живет принцесса…
