XXX
Вам не нужен никто – ни поэт, ни философ:
жизнь не требует слов, наши чувства – вопросов.
Всюду явь, но такой не похвастаться клячей;
Замер Сфинкс перед неразрешимой задачей,
и хозяйствуют ночь и Борей, не взирая
на соседство чистилища, ада и рая.
Здесь ступать одному и писать о великом
расстоянии между бессмертьем и мигом:
на реальности – смог, на мечте – занавески,
и зарылись в туман наши вздохи и всплески…
В каждой мысли о вас – повторенье былого,
профиль яви и сна, замирание слова
на покорном листе – от таких полномочий
ваш телесный крахмал и триумф многоточий
наших жарких ночей молодому невежде
так же нынче видны и доступны, как прежде.
Нет, в письме – ничего. Только брань, только хрип там,
хоть давно позади и остался постскриптум,
словно гонит ещё по уснувшим кварталам,
по оврагам былого, по улицам алым
нечто большее чем, предначертанный свыше
скверный этот союз. Это кошка на крыше
всё не спит и гуляет во мраке Вселенной.
Это мыши в душе. Это ад полноценный.
Он рукою ведёт. То натура вторая
далека от созданий прекрасного рая
и банального рая, и прочего вздора.
Это ад. Он виновник сего разговора –
монолога, словесного бреда, пустого
проявленья души, замирания слова.
XXX
Покорителю Фив, если был таковой, от меня –
от творца пустоты, от невольника песен и кружев
синеглазой супруги – привет: в бледном обществе дня
ты глядишь на закат, окружив, покорив и разрушив
нечто большее, чем предложить полагала судьба.
Знает трезвый историк, где факт, там и – прочая липа.
Из мечтаний – и ты. И возможно, что лунного лба
очертанья вполне совпадают с чертами Эдипа.
Антигона моя – не совсем Антигона твоя.
Никакого равно. Антиподы: из спеси и гона
чрезвычайно лукавой иллюзии. Хуже вранья
реализм моего макромира из микрорайона
номер восемь. Сюда бы тебя. Покори. Защити.
Антигона моя по сугробам гребёт на работу.
Крутит шашни супруг, день-деньской пропадая в сети,
с грациозной Мадлен. Но Мадлен – не Мадлен ни на йоту.
Покорителю Фив, или вовсе – других городов
сей привет из прекрасного мира, поскольку отсюда
праздность жизни такой не грозит прибавленьем следов
новых варваров там, где ты кормишь коня и верблюда.
Ты, сплетённый из прихоти снов, небылиц и легенд,
ни на шаг не приблизишься, к вящей прикованный славе,
к бытию на земле. Антигоне не нужен бойфренд,
ибо небыль её далека от классической яви, –
эта речь о супруге моей: ни горящих очей,
ни вершин визажа , ни игры учащенного пульса…
Чтоб навек погубить одного из твоих палачей,
никогда не покинет она цитадель вольнодумства.
XXX
Не ворчи, словно бабка, – будь паинькой; партию в го
предложи оппоненту; отправься с приятелем в Сохо:
ты сама ворвалась в этот мир, что не ждал никого.
От твоих «хорошо» он, по-моему, выглядит плохо.
– Хорошо! – говоришь, даже если подорванный мост
террористом прервал путешествие крови по телу
имярека в пальто. Хорошо – за газетой в киоск
иногда выходить. Или просто – по важному делу.
Хорошо – если приквел вниманье моё приковав,
тем берёт, что актерский состав не имеет значенья:
все мы входим во время – в его неподвижный состав,
кто-то вносит стихи, – кто-то прячет халву и печенье.
Ты сама этот бред сочинила… да, именно – до!
До его написанья! До первого звука и слога!
Да! Ты оду напишешь и аду, и жертве в пальто,
что пошла по делам, но попала торжественно – к Богу.
Ты сама предложила за мир на земли воевать
так, чтоб не было прежнего, грозного, серого мира…
Нет теперь и его: тень кладут на родимую пядь
вместо древа – дрова, вместо сакуры – смерть и секира.
XXX
Между небом и тобой
никаких теперь преград:
перед ветхою избой –
огнедышащий закат.
Но нельзя взмахнуть платком
расставания – прости! –
приземлялся здесь дракон –
чтоб любимых унести.
Не спастись – не убежать
к вечно юности босой:
собирает урожай
смерть блестящею косой.
Я однажды побреду
за приветливым лучом:
ты зажгла свою звезду –
чтобы встретить горячо.
Вот тогда и посидим,
хаос космоса храня –
вот тогда-то будет дым
подниматься – без огня.
Нас приветствует полон
новой были, новых встреч:
огнедышащий дракон
приглашает в землю слечь.
Дальше мысли обо всём
ты уносишься легко;
или просто видишь сон
про коровье молоко;
или просто вместе спим
в перекличке вольных душ...
Али сказанное – дым, –
а приснившееся – чушь?
XXX
Всю пустыню твою мне пройти суждено –
пересохшее дно впереди одно:
над оазисом смерти полотна зари;
так печёт, что давно Сахара внутри.
Сорок лет за тобой я плестись готов:
позади пустота – никаких следов.
Пусть слепая старуха отныне близка,
но грядущее – это триумф песка.
Поднимается пыль. Я один в толпе.
Как ступать теперь по своей тропе
мне б узнать, разменяв ни на что года?
И зачем мы идём? а точней – куда?
Жизнь подходит к концу. Говорю: «пока!
ждут дела старика, как тебя – века».
Вся награда мне – лишь песок в горсти.
Ухожу. Пора самому вести.
В неизвестность, в безадресность друг твой ступал,
и смертельно устал от песков и скал.
Ты в душе моей грешной - пустыни творец:
осыпаются руки в песочный дворец.
И от призрачной тени уже нельзя
отличить старика: пустотой грозя
всем и вся он гребёт, чтоб однажды здесь
пригласила графиня его присесть.
Здесь стоять городам и садам – вокруг;
от сердечных вьюг ощущать недуг:
ты ведёшь, что звезды путеводной – луч,
вечно в поисках бога и райских кущ.
Век подходит к концу под крылом Творца.
Ты проник в сердца, но восторг слепца
не заставит прозреть, полюбить рассвет:
он не видит, что жизни – пределов нет.
Да, возможно, что каждый мой шаг – враньё:
alter ego моё о себе даёт
в зимний полдень возможность узнать, губя,
ибо не было вовсе со мной – тебя.
Я ступал один. Никого окрест.
Переменой мест, обнимая крест,
что суждён был мне, занимался мозг…
Я писал. И в чернильницу капал воск.
ID:
706200
Рубрика: Поезія, Лірика
дата надходження: 12.12.2016 21:22:55
© дата внесення змiн: 12.12.2016 21:22:55
автор: Гарде
Вкажіть причину вашої скарги
|
