Далеко ли, близко,
высоко ли, низко
Яр над чистым полем
разгулялся вволю.
Золотые очи –
что пожары. Ночью
волос-лён искрится,
статный, белолицый –
да себя не знает –
что ребенок малый.
Кипень -кровь волнует
голову лихую.
Силушка большая
ночью спать мешает.
Чудятся походы
славные, свобода.
Яр за так сгорает,
удаль молодая
под шумок разгульный
пропадает всуе.
Смотрит сверху батя –
что-то делать надо
с непутевым сыном.
Думает Ярило:
далеко ли, близко,
высоко ли, низко –
снарядить героя
на крещенье – боем.
Хватит супостатов
по сто тыщ на брата.
Пусть отыщет в мире,
если станет силы
Яр-купель златую –
сотворил такую
Святовит по пьянке –
мол, я самый главный,
захочу – и солнце
переплавлю в кольца.
Да придумал чудо –
невидаль – ни блюдо,
ни ларец, ни чашу –
ванночку. Подальше
спрятал – чтоб помыться
смог бы только рыцарь,
или там боярин –
главное – боями
славный и способный
отыскать в огромном
мире это чудо.
А в придачу будет
ждать его с подарком
девица. Не сладко
на пути придется –
обжигает солнце.
Да без жара – в жилах
застывает живо
кипень-кровь героя.
В общем, милый – с Богом –
подмигнул Ярило,
да отправил сына…
1 ВАНЬКА КРОВАВЫЙ, КАЩЕЮШКА МАЛЫЙ
Яр не долго думал –
за купель такую
стоит побороться –
я и сам-то Солнце,
не боюсь ни черта,
ни напастей черных.
Есть в запасе время –
надо что-то делать…
И пошел, родимый,
за моря, равнины,
за леса и реки,
за века и вехи.
Человеков видел
разномастных, с ними
пил вино и водку,
узнавал о многом –
кто зачем воюет,
кто судьбу иную
чает да не верит
в собственное дело.
Страны и селенья,
города и семьи –
всё ему в новинку,
хочет, милый, вникнуть –
как цари – царюют,
как рабы – горюют.
Отчего так много
прозвищ дали Богу,
отчего по правде
не живется странным
человекам?
Бродит
Яр по свету – вроде
супостатов много,
да ведет дорога
дальше – брань усобиц –
дело не для Солнца…
Что ему столетья –
как по полю – ветер,
по векам гуляет.
Видно, выпал навий
знак на долю сына
светлого Ярилы.
Близко ли, далёко –
вышел в град высокий.
Терема да избы
красно смотрят – чисто
золотые кольца.
Искрами смеется
Солнце – больно любо,
изразцы – повсюду.
Чем тебе не Ирий ?
Здесь, наверно, вырыт
подпол для купели –
надо бы проверить…
Яр во двор заходит,
только черный кто-то
во дворе – играет
белыми костями
да в кровавой луже
моет руки. (Ужас
по хребту стекает
каплями). А ставни
изнутри – забиты
накрест. Дух могильный
из домов несется –
не бывало Солнце
здесь. Молчит хозяин,
самовар не ставит.
Да недобро смотрит
гостю в ноги.
Обмер
Яр – вот это – дело…
Начинает первым:
мол, как звать, откуда,
что за город чудный?
Заскрипел хозяин –
Ванька я, Кровавый,
сын, поди, Кащеев –
не своротишь шею.
По всему – Бессмертный.
Вот – со скуки – крепко
полюбил забаву –
правых и неправых
человеков – кушать.
Да не все – послушны:
то орут по маме,
то несут проклятья –
верещат, что кошки
по весне. Мне тоже
хочется немного
поразвлечься. Стоны
вразнобой – всё песня –
слушать интересно…
Вот, прозвали Грозным
знать, за то, что слёзы
для меня – водица,
любо – веселиться,
на мученья глядя.
А вообще я – мягкий,
точно воск церковный.
Да от скуки – сохну.
Заходи, родимый –
на кол, аль на дыбу?
Посиди покамест,
я тобой поправлюсь
утречком – с похмелья,
я пока при теле –
видишь, стынет ужин –
ты, милок, не нужен…
Да упёк в застенок
гостя. Сам – за дело.
Яр сидит в потемках –
да поет негромко.
О лесах, полянах,
о походах славных.
Тут и Месяц вышел -
брат Ярилы. Слышно
Месяцу напевы –
знать, племяш затеял
подвиг аль забаву.
- Подсобить ли, малый? -
заглянул в застенок,
крякнул: - Эко дело!
Кликну я Сварога –
ключик будет скоро,
заодно и стрелы –
разобраться с дедом.
Ванька, знать, зажился,
закровавил рыльце.
Ну его с чертями
в загородный навий
домик.
Так и вышло.
Правда, в битве лишку
Яр хватил – с кощеем
младшеньким по шее
получили шибко
псы его. Ошибка
не страшна – опричник
тоже хам приличный…
Погорело много
теремов веселых.
Да из пепла – новый
град народ построит.
Плюнул Яр на черный
двор – опять в дорогу.
Далеко ли, близко –
не хватило б жизни.
Но на то и божий
сын – сто жизней – в прошлом
исходил, и сколько
предстоит протопать…
2 ЕЖИ-БАБА , КЛИЧУТ АННОЙ
Много стран изведал,
побродив по свету.
Что ни день – то новый
дом и век. Чужого
сраму – насмотрелся,
сотни всяких песен –
грустных и веселых
слышал.
По родному
говору скучая,
по ватрушкам к чаю,
возвращался снова
в окаянный город.
Да признать не может:
всё – чужие рожи,
дух кругом – нерусский.
Стало Яру грустно.
И куда податься –
не поймет. Ан, зайца
встретил у дороги.
Удивился больно.
- Ты откуда, серый,
что за горе-дело
привело не в поле,
а в громадный город?!
Заяц смотрит хмуро,
весь трясется, будто
смерть за ним бежала.
Пробирает жалость
от его фигуры.
Яр всё лезет буром,
и пытает снова
серого: как город,
всё ли было ладно
здесь, пока на запад
он ходил за дивом
разным? Что творилось
в теремах нарядных,
да откуда – баре
новые приперлись,
что пошла за вольность
по Руси славянской
звать чужих на царство?
Только заяц, видно,
оказался хилым –
с перепугу вовсе
тронулся. Смеется
да и тут же – плачет,
бредит: было, значит,
много в мире гадов,
а теперь, понятно,
только и остался
он – последний заяц.
Прочие – всё волки,
погань да подонки.
Мол, ты, что, сердешный,
точно как нездешний –
Русь-земля от века –
горькая калека.
Кто здесь не топтался,
кто не шел на царство –
разве что ленивый.
Сколько помню – было:
кровушка чесная
да чужая слава.
А что нынче бесы
в терема залезли –
так, поди, по вере
нам такое дело…
Смотрит Яр на зайца,
костенеют пальцы,
да в кулак тяжелый
прячутся. Ежовых
рукавиц не хватит
на придурков. Ладно,
сам узнаю правду.
Ты, косой, мол, пьяный.
отдохни маленько –
дурь пройдет.
В смятеньи
Яр поплелся дальше –
не заметив даже,
как на небе ясном
закружилось рясно
воронье. Он – к дому
первому – чудному.
Бело-голубые
стены. Мордой львиной
люд крыльцо встречает,
в доме – звон венчальный,
хрусталем кристальным
ослепляет – спальня.
В золоченом кресле
ждет его невеста.
Яр глазам не верит.
Неужели – дева
та, что Свет-Ярило
встретит – говорил мне?
Знать, сегодня в ванной
Святовита стану
мыться после ложа
царского.
Пригожа
белая царевна,
статна, смотрит смело.
Подходи, воркует,
сядь мне – одесную.
Притомился, милый,
я узвар сварила –
выпей-ка – забудешь
все напасти.
Люди ж
рядом с ней – что куклы,
в масках, в белых буклях.
Деревянно пляшут –
хоть живые?
Страшно
отчего-то Яру.
Глядь – у девы – рана
на виске чернеет –
мошкой, но сильнее
кипень-кровь гуляет –
чует – пахнет дрянью
дело с царь-невестой.
Не находит места
и не пьет узвара –
на душе неладно.
Говорит царице:
- Дай-ка мне напиться
родниковой, чистой
Яр-воды .
Случилось
что-то тут с хозяйкой,
черным тело стало
от макушки самой.
Вместо платья – саван.
А глаза – старухи.
Вот пошла непруха -
про себя отметил,
да за лук – ан, нету…
За окном – стервятник –
Ежи-Бабы ратник –
гадостно смеется:
- Что, попалось, Солнце?
Раскатали губы
молодцы. Подумать
только – эка дурость
на халяву – юность,
да еще в придачу
и купель, и дача.
Новая забава,
слышь-ка, Баба Анна,
будет нам сегодня,
и стервятник споро
вышибает стекла, -
налетела в окна
тьма его собратьев –
нет пути обратно .
Яр в уме прикинул –
силы не равны мол,
да заладил: - Ежи,
Анна то бишь – прежде,
чем съедите гостя,
может, всё ж – споемся?
Я могу – частушки.
Ты послушай – лучше
не сыскать такого
голоса лихого!
И – давай, что силы
петь о воле милой,
о степи-полыни,
о земле родимой.
Крик его по небу,
по дорожкам белым
до Стрибога-дядьки
долетел.
- Понятно, -
усмехнулся сонно, -
Надо на подмогу.
Ишь, малец, буянит.
благо, что дядьями
батька не обидел.
И Стрибог не сильно
пальцами пощелкал
(главное- расчеты)
вмиг по небу – ветер
свеженький – забегал,
да в покой царицы,
то бишь Бабы. В лица
неживые – росно
Яр-водой плюется.
И пока визжали
скоморохи – жаром
наш герой беспутный
попалил их. Будет
это вам наука –
не дурей от скуки!
А Стрибог на небе
вымел между делом
всех чертей пернатых –
любо и прохладно
в вышине над градом,
и не слышно – гари.
Только Яр не весел –
не нашел невесту.
Значит, будет снова
дальняя дорога…
3. ЛЕШИЙ НИКОЛАША – С НИМ НЕ СВАРИШЬ КАШИ
Было дело в полночь,
Яр не кликал помощь.
Заплутал, сердешный
по лесу. Тут – леший ,
говорит: - Здорово!
Что такой суровый?
Аль голодный очень,
аль не любо – в полночь
по моим владеньям
рыскать в виде тени?
Яр ему с улыбкой:
- Проходил я мимо
стороны родимой,
думаю – зайти бы…
Не нашел дороги,
уморились ноги,
да решил – быстрее
через лес.
Не верит
леший этой сказке,
строит Яру глазки:
- Видно, больно молод
гостюшка. Не скоро
надо, а – вернее.
Да уж ладно. Время
здесь – моё. Погрейся
у костра. Я – лесом
проведу – не жалко.
Только ты, пожалуй,
станешь удивляться,
да меня бояться…
Яр ему на это:
- Я ходил по свету,
видел пострашнее
лешего. Ты, шельма,
тропками не путай,
выводи отсюда.
Разговор короткий –
вмиг сожгу. Я – добрый
в общем-то, но нервы,
знаешь, на пределе.
Сто веков – скитаюсь,
подустал я малость.
- А чего так долго, -
леший, метя тропку,
вопрошает, - Дома
не сидится, что ли?
- Так отправил батя,
мне немного надо –
золотой купели,
да царевны белой
или красной – впрочем,
что об этом – ночью
говорить. Дорогу
укажи – и с Богом…
Леший прям споткнулся:
- Ты, залетный, глупость
не неси. Не знаешь
разве, что чуть дальше –
ходу в два часочка
здесь – царёва дочка
в золотой купели –
каждый вечер греет
ножки – чистый кипень .
- Ишь ты! Проведи-ка!
Да как звать – откройся –
леший – слишком просто…
- Николашей кличут –
эх, вопросов лишних
много ставишь, милый.
Всё-то знать под силу
будет ли? Да ладно –
не придешь обратно.
А кому расскажешь –
не поверит даже.
Так идут часочек,
и другой. А дочки
что-то всё не видно,
Яр молчит уныло.
Николаша-леший
байки травит спешно:
то о странах дальних,
то о птичках малых –
всё не переслушать.
Стало Яру душно.
Под ногами лужи
хлюпают послушно.
Да глаза не видят,
да сердечко – тихо
бьет себе – не чует
зла и верит в чудо.
А воды – по пояс,
а в трясине – голос
лешего – смеется:
- Что, утопло, Солнце?
И лешиха Сашка
непристойно пляшет –
радуется, дура, -
муженек культурно
обработал гостя –
не шатайся солнце
по лесным дорожкам
без охраны божьей!
Яр – в дурмане будто,
не срывает путы.
Но поет – привычно
чудо-песню птичью
о лесах, дубравах,
о пахучих травах,
о речной дорожке,
о себе – немножко.
Индрик-зверь – далёко
рвет себе осоку.
Слышит – голос нежный,
да знакомый, здешний.
Гривою встряхнулся,
к лесу потянулся.
Эх, сынок хозяйский
лешему попался!
Подошел к трясине,
и что было силы
цокнули копыта –
топь рукой открытой
разошлась в сторонку,
Индрик как ребенка
подтолкнул героя:
- Эй, глаза откроешь?
Или так и будешь
тут сидеть? Кому же
девица подарок
припасла? Другая
доля не подкатит,
надо драться, братик
за купель златую,
за семью родную.
Яр вцепился в гриву –
выноси, родимый!
К лешему заехать
надо – эко дело –
завести на гибель
самого Ярилы
сына!
Отыскали
Николашу – срамно
связываться с лешим,
да ведь все мы – грешны,
а терпеть поганцев
не к добру. Остался
пень в лесу трухлявый -
боле не заманит
в топь прохожих честных.
Я и сам невесту
верную узнаю,
исходил немало
городов, столетий –
ничего, по свету
поброжу покуда,
дальше видно будет, -
Яр подвел итоги,
Да опять – в дорогу.
4. КРАСНЫЙ ЗМЕЙ-ГОРЫНЫЧ – ТРЕХГОЛОВЫЙ СИЛЫЧ
В ожиданьи чуда
Яр встречает утро.
День за днем проходят,
и неплохо вроде
на миру живется.
Ласковое солнце
рук не обжигает.
Скучновато, правда.
Всё давно известно,
каждой вещи – место
указали боги.
Спи – других не трогай,
и пройдет – спокойно
время. Рвать не стоит
жилы – быть бы живу…
Заплывает жиром
сердце у героя.
Дело-то простое:
в колее знакомой
век сидеть. Другому
сей удел – за счастье,
только рвет на части
голову лихую
от тоски.
Придумать
хочется причину,
чтобы быть – мужчиной,
а не тряпкой грязной
на полу валяться.
Застоялась сила,
тянет парня – выпить,
и забыться в ласках –
пусть не дочки царской,
но дешевой шлюхи.
Яр от скуки пухнет
в ожиданьи чуда.
И бредет под утро
из постели стылой
от своей немилой
к дому на опушке.
Прячутся зверюшки,
будто от медведя,
плачут шибко дети.
А на сальных космах
зависают слезы –
отчего так глупо
жизнь идет по кругу?
Отчего на сердце
тяжко – не согреться
ни от водки крепкой,
ни от девки смелой?
Яр буравит небо
взглядом. Батя, где ты?!
Позабыл сыночка,
я ж дошел до точки.
Золотой купели
не сыскал. А девы –
все такие дряни –
и ходить не надо.
Подсоби, коль слышишь,
чую – в мире лишний,
забери обратно
в облака. Понятно,
что купели вовсе
не бывало. Гостем
жить вполне обрыдло,
люд – сплошное быдло.
Ни царя, ни бога
в голове. Но много
жадности да злости.
И спасать их поздно.
Супостатов всяких
изводил. Да надо ль
было суетиться.
Ты взгляни на лица –
те же маски, букли –
Родину пропукал
твой народ, Ярило!
Не хватает силы
мне в хлеву отстойном
чахнуть. Ровным строем
не привык чеканить
шаг. Да кислым чаем
запивать пустую
кашу. Слышишь – всуе
путь мой оказался.
Не могу скитаться
больше.
Но молчанье
с неба. Яр не чает
ничего – по полю
шлепает. От горя
посерел усами,
не рубаха – саван…
Вдруг земля взревела,
с неба белой пеной
дым валит – сшибает
с ног. Идет большая
силища – на черном
фоне красный молот.
Жжет под ноль посевы,
пахнет верной смертью.
Трехголовым телом
топчет, ирод, землю.
Яр проснулся даже –
весь покрытый сажей.
Удивленно смотрит
на родное поле.
Да на чудо-юдо –
Змей-Горыныч, будто…
Только выше ростом,
выше неба просто.
Да шипит – поболе.
Вот уж, право, горе!
Яр кулак сжимает,
но куда такая
сила против гостя.
Яр в атаку рвется –
жару не хватает.
Змей, поди, не Баба.
А Горыныч кровью
умывает поле.
Не своей, конечно –
поселян сердешных.
И кивает Яру:
- Видно, каши мало
ел, герой облезлый.
Погоди-ка, вместе
мы сойдемся – скоро,
раздавлю без боя.
Видит Яр, что срочно
надо в небо почту
отправлять – пусть вышлют
хоть кого.
Поближе
подобрался к речке,
и запел беспечно –
о морях, о плавнях,
о дороге дальней,
о кострах-пожарах, -
давит, вишь, на жалость.
Ну, Семаргл не вынес
вой безумный – вылез
из-под поля – кто, мол,
сочинил такое?
Змея не приметил,
ан глядит – наследник
Светлого Ярилы.
- Эк тебя хватило! -
заворчал незлобно, -
Кто обидел? Мог бы
сам врагов отделать,
не будил бы деда.
Только тут Горыныч
подкатил. Добычу
не хотел оставить –
напросился, малый.
Сел Семаргл на поле –
кто это такое?
И давай хихикать.
Змею-то обидно –
ни во что не ставят,
значит. Я ведь – самый
злой и кровожадный.
Никого не жалко!
Плюну, дуну – небо
загорится белым
пламенем да красным
станет мир.
Напрасно
Змей такое выдал, -
пёс напрягся мигом,
и ощерил пасти
все, что есть:
- Не ясно,
кто из нас – хозяин?!
Да за ногу цапнул
так, что Змей – в нокаут.
А Семаргл Яру
улыбнулся – дальше
сам. Пускай попляшет
ящерка дурная,
коль закон не знает,
что плевать на божьих
тварей ей – не можно.
И ушел на место.
а на поле – тесно
стало от танцора,
Яр схватил за горло -
первое по счету:
- Что, змееныш, черным
смрадом будешь гадить?
Придушить бы надо,
да и сам подохнешь –
кровью вон исходишь.
Я твои декреты
положу на вето
и прихлопну – понял,
если вякнешь боле!
А башка вторая,
мямля и картавя,
близоруких глазок
щелочки напрасно
пряча – отвечает:
- Мы тебя случайно
не добили, милый.
Вот подтянет силы
наш последыш – будет
чинно и культурно
гроб твой в печку брошен.
Правда, Коба?
Морщась
от своей же гари,
Коба продолжает:
- Да, от нас, товарищ,
не уйдешь. Узнаешь,
как нелегок молот
нашей – высшей – воли!
Яр змеюк послушал –
да и богу душу
отдал тут Горыныч,
трехголовый Силыч.
Отдохнул с минуту,
оглядел родную
землю, да по новой
Яр - скитаться. Скоро,
долго ли – купелью
сыну Солнца бредить?
То известно только
бате и дорогами…
5. ВОЛКОДЛАК – ЦЕНА ПЯТАК
На исходе лета
уж какого века –
не считал, не ведал
Яр – забрел на берег
неприглядной речки.
Был прохладный вечер,
и умыться б – любо,
только грязью бурой
плещется водица,
ртутью серебрится,
а не лунным светом.
Ахнул Яр – так это
та река, что батя
сотворил когда-то,
что была широкой,
чистой да глубокой,
отливала белым
золотом. И пела
многозвучной арфой,
и поила малых,
старых да убогих –
всех, кто шел с дороги.
Град у речки этой
был – богам приметный,
золотой да красный.
И не жизнь, а сказка
шла во граде вольном.
Гостя – хлебом-солью
привечали. Славно
царь народом правил -
по уму и делу.
Был на свете первым
град. И где он ныне?
Всё дома – иные,
и дела – не краше,
и вообще – загажен
больно берег старый.
А вода – отравой
стала.
Кто ответит
за проколы эти?
Яр совсем завелся –
я ли вам не солнце?!
Выходи, кто смелый –
разберемся в деле.
Но сидят старушки
по своим избушкам,
да глаза таращат –
страшно да ледащее
думать, а тем паче –
разбираться.
- Значит, -
Яр огнем плюется,
позабыли Солнце?!
Засиделись в норах,
помирать ведь скоро,
с чем придете – к Богу?
Гниль одна да морок.
Неужели норов
свой пропили, братцы
славные? Бояться
все привыкли черных
идолов на троне.
Что мужик, что баба –
лишь бы гроши спрятать,
и в закут – потише.
Лишь бы не услышал
вас царек залетный,
к делу не привлек бы.
А про то, что детям
он готовит петлю,
что родную землю
продает отменно –
за пятак железный,
да что погань лезет
через окна-двери
в каждый божий терем –
вам про то не надо
знать.
Тупое стадо
на убой удобней
разводить.
Ну – кто мне
хоть по роже съездит
за мои наезды?
Хоть пошлет по маме…
Что – слабо?
Не стало
здесь сынов свободных.
Тьфу на вас!
Пошел я
за моря, за реки,
за века, за вехи,
да в чужие страны –
помирать мне рано,
а в болоте чахнуть –
проходили, хватит!
Только Яр надумал
уходить – откуда
ни возьмись – свалился
Волкодлак пушистый,
сытый да красивый, -
шерсть блестит.
В помине
нет ни капли страха –
значит, силу знает
за собой. Хоть нечисть –
а вон бисер мечет
перед Яром.
Что, мол,
так вопишь, соколик?
Ну, отвечу. Только
ты скажи спокойно –
кто тебя крышует,
и зачем в большую
сунулся малину?
Мы уж поделили
всё давно. Не в теме,
ты, видать. Ответить –
говоришь? Отвечу –
соберу вон вече,
каждый понемногу –
хватит на дорогу
в твой далекий Ирий.
Нашумел ты, милый.
Мне теперь неловко
отпустить. Ан – волки
встретятся иные,
мне разборки с ними
под твоим началом
ни к чему. Скучали
без тебя мы, что ли?
Жил бы в чистом поле,
на чужой сторонке.
Точно как ребенок –
нос сует повсюду!
Я тянуть не буду –
оторву по шею -
Знай порядок, шельма!
Волкодлак крутнулся,
Мишкой обернулся –
мы найдем консенсус,
я тебе принцессу
с золотой купелью
покажу! Мне деверь –
брат змеиный шутку
нашептал, как будто
ходит Яр по свету,
всё калечит бедных
леших да кощеев, -
нет ему прощенья.
Вот теперь и думай,
кто из нас подсудный,
кто ответить должен?
Беспредел негоже
поощрять, согласен?
В общем, всё мне ясно.
Если хочешь, бате
помолись. Я – гадом
буду, но обычай
знаю.
Яр привычно
затянул о воле
песню.
Велес полем
проходил соседним,
да учуял – ветер
пахнет скорым горем,
кто-то близко стонет.
Тоже дядька – Яру,
подсобил немало.
Загребли медведя,
да закрыли в клетку –
на потеху людям
танцевать по кругу.
И в краях заморских,
и в степях московских
скоморохом Мишка –
крашеный да книжный –
славная забава.
Велес, думал, правда
завалить поганца,
да уж лучше танцы –
Яр, жалея зверя,
огласил решенье.
С той поры над речкой
стало чуть полегче
жить большому граду.
Только всё ж неладно
на душе у Яра –
брат пошел на брата –
не впервой, конечно,
но грустит сердешный, -
что ж им не живется
под единым солнцем?
Супостатов сами
расплодят. Я знаю:
перебью – так снова
сотворят другого.
Эх, пойду к соседям,
может, кто приветит…
6. ВИТЬКА-УПЫРЬ , ГНИЛЬ-БОГАТЫРЬ
Близко да не долго –
торною дорогой
Яр дошел до града –
с виду вроде знатно,
хорошо. Да вера
здесь чужая. Бредит
люд и бьет поклоны,
да черны – иконы.
На дороге – старец,
точно как тот заяц,
что от Ежи-Бабы
прятался в ухабы.
Яр к нему – с вопросом:
- Кто же строит козни,
кто родного Бога
подменил – иконой?
Старец ухмыльнулся,
кругом обернулся,
а на шее – солнца
знак. Рука – трясется,
тянется к Яр-свету, -
Помоги, мол, нету
сил в душе убогой.
Было крови много,
уж веков как двадцать
под пятой поганцев
мы смердим и чаем
воскресенья. Часом,
ты не сын Ярилы,
ох, заждались, милый!
В стороне московской
тож забыли солнце.
Ничего, осилим
супостатов – миром.
Пляшет странный дядька,
Яру в ноги глядя.
Знаки всё рисует,
садит одесную,
у дороги прямо,
будто лавок мало.
Говорит, что кличут
Витькой, то бишь лично
он в победу верит,
имя – то знаменье.
Заболтал героя
в корень. Спи, соколик,
отдохни – я рядом
охраню, коль надо.
Только Яр кимарить
начал – этот самый
старец скинул знаки
солнца. Вурдалака
зубы заострились.
(как, скажи на милость,
научилась погань
прятаться за Бога!
Это только раньше
свет ему покажешь –
он в кусты, и дохнет.
Нынче всё иное.
И упырь умнее
стал. В рубахе – белой,
а в исподнем – черном,
разглядишь ли черта
лысого?!)
Похабно
вурдалак – оскалил
рожу. Да поближе
к Яру. Тот услышал
смрадное дыханье –
хвать по лбу – на всякий
случай. Смотрит: точно -
нечисть рожу корчит!
Вопрошает мирно
Яр:
- Чего ты, милый,
аль голодный очень,
аль наслали порчу?
Полечу, пожалуй,
мне, поди, не жалко...
Да под дых поганцу –
будешь, мол, смеяться
над Ярилом светлым.
Колышек приметил
у дороги, видно,
братья подсобили –
из живой осины –
он от гадов сильный.
И промеж лопаток
Яр всадил. Порядок!
Будет чище в мире.
Смотрит свет-Ярило:
сын учен да верен,
и всегда – при деле.
Любо это бате.
Но еще – заданье
главное – не понял
Яр. Видать, по новой
исходить придется
земли, что под солнцем
зацветают жаром.
Времени – не жалко…
Лишь бы впрок – скитанья,
лишь бы ясно – стало
Яру, что под боком -
не в стране далекой
золотой купели
чудо. Лишь бы деву
увидал, незрячий.
Навий знак иначе
не избыть до века
ярым человекам….
7. ИРИЙ БЕЛЫЙ – РоДНЫЙ БЕРЕГ
На полях – туманы,
словно белый саван.
А в земле родимой
Яр лежит. Покинул
знать, всесильный батя.-
Никого нет рядом.
Только звон колосьев,
да на небе – солнце,
да в реке – кувшинки.
Только жил, да жил бы…
Но пора – прощаться,
в Ирий собираться.
По земле побегал –
возвращайся к деду
Роду .
Яр вздыхает –
дал одно заданье
мне Ярило светлый,
да и то не сделал.
Что отвечу – бате –
на душе неладно.
Сто веков по свету
шлялся – толку нету.
Эх, прости, Ярило
самодура-сына!
Голову повесив,
позабыв о песнях,
Яр приходит в Ирий.
Всё кругом – постыло,
глупо и нелепо.
Скучно-то на небе…
Просит Яр у деда –
отпустил бы – верно
я успел бы больше,
если б жил подольше.
Род ему на это:
- Ты, малец, по свету
сто веков скитался,
перебил поганцев,
а того не понял,
что родное поле –
то купель златая.
Глянь-ка сверху – тает
топь-туман – колосья
отражают Солнце.
Жар горит извечный, -
нет цены! Конечно,
если рядом ходишь –
не увидишь, может.
Да ведь в том и дело,
что отсюда – смело
лучше любоваться,
А внизу поганцев
тьма – пока пробьешься -
не до чудо-солнца
под рукой. Подсолнух –
это что такое?
То-то! Было время
у тебя – изведать,
что в златой купели
мудрость – божья – дева
ждет тебя с подарком, -
не в постели жаркой,
а в речной прохладе.
Что на сердце ладно
лишь у тех бывает,
кто родимым краем
Ирий кличет, честно
кто живет. Невестой
в дом приводит – веру
светлую. Кто – дело
славное заводит,
да любовь на волю
отпускает (солнце
на поля вернется
без плетей и дыбы).
Ты себя не видел,
всё за чудом гнался,
забывая – радость
рядом.
Вот Ярило
осерчал на сына.
И теперь обратно
не попасть. Понятно?
Яр вздохнул, подумал,
осмотрелся, будто
спал веков за двадцать.
Что же – оставаться
велено, и ладно.
Буду здесь искать я
райские купели
да подарки девы…
Июль-август 2009
ID:
141027
Рубрика: Поезія, Вірші, що не увійшли до рубрики
дата надходження: 11.08.2009 15:49:57
© дата внесення змiн: 11.08.2009 15:49:57
автор: Алина Остафийчук
Вкажіть причину вашої скарги
|
