Раздался скрежет и оборвал то намерение, которое уже захлестнуло меня. Скрежет был со стороны улицы, а это значило, что трактирщик снова впустил к себе человека. На дворе, в ночь было жарковато, и если бы я сейчас находился в деревушке, то непременно пошёл к ставку и там искупался. Теперь же пришлось взять мокрый кувшин и устроить себе душ, заменяя прошлое удовольствие плавать в заводях…
Часто у нас кого–то селят и я как равноправный содержалец, испытываю неудобное чувство, потому как в тесноте становится ещё теснее. Особенно когда селятся семьи. Нет, это ни как не влияет на меня и мою комнату, которую я уже довольно долго сам снимаю. Это скорее вообщем. И тогда мне хочется пожаловаться или начать платить меньше. Что делать если в туалет не зайти - грязно, а чаще занято.…Или что - бы закипятись воду, а ещё выстирать, что ни будь или самому вымыться нужно, ждать, платить, ругаться. Хотя что-то предпринимать я не вправе и это ещё больше усугубляет моё положение, живя в «общем доме».
Внизу раздался звон посуды, упало что-то деревянное, и послышался женский сдержанный голос, потом резкий смех. Это всего лишь куртизанка. Поэтому моё сердце успокаивается и тихо постукивает как дождик по входной железной двери. Возникает маленькое желание, но я отделываюсь от него, потому что ужасно хочется спать…
Проспал я не долго. Сонная одурь и граммы пота разбудили через пару часов. Очень было уж липко. На храп и жужжание мух в коридоре я не обращал внимания – привык. Беспокойство и злость снова изучали меня, точнее мои реакции на внешние раздражители.
В маленькой тумбочке, которая стояла рядом с кроватью я храню глину, песок, известь. Всё это у меня расфасовано по трём мешочкам. По профессии я строитель и работаю вместе с бригадой, в которой половина рабочих мои дальние родственники. Кроме этого мне все говорят, что я похож на одного графа, который в своё время был временщиком и нарциссом. На их шутки я не обижаюсь, напротив они мне льстят. И кроме этого глупого сходства с графом я ничего хорошего и выдающегося в своей натуре не вижу.
С самого детства я любил ходить на речку, сидеть там часами и кидать в неё всевозможные предметы, это были: и палки и камушки, и жмени песка. Этим занятиям я так увлекался, что становился в раз нелюдимым и уже после, когда приходил домой - у меня как язык отнимало, не мог ничего сказать, не мог ответить на вопросы родителей, а молча, ложился спать.
Очень уж утомляло меня, а заодно и расслабляло кваканья лягушек, шелест камыша и птичьи споры и песни которые всегда мешали одиночеству прокрасться в моё сердце. Там
на озёрах я был свой, всё было там родное…
Друзей не было у меня. Рос я в одиночестве и поэтому в моём характере до сих пор остались то, что называют: щедростью, наивностью, обидчивостью, задумчивостью.
Отец был лесником, а мать помогала ему по хозяйству, мы жили довольно дружно, и как не странно, для таких пустынных мест; иногда было весело.
Хотя отец всегда накапливал откуда-то злость и частенько срывался на мне или маме.
Но потом вышло, так что отец умер, а мы с матерью обеднели. Я поехал к своим дальним родственникам, которые жили в городе. Они занимаются строительством и реставрацией зданий и городского имущества. У них своя рабочая бригада из 6 человек – туда входил отец семейства и сыновья. Я стал седьмым. Ежемесячно я высылаю деньги своей маме, а раз в полгода даже удаётся вырваться к ней на пару деньков – чудное время эти пару деньков. Ради них можно проработать целых шесть месяцев.
Строили мы малые усадьбы, дачные домики, флигели. Но в основном занимались реставрацией церквей, дворцов и усадьб. Квалификацию мы все имеем и к тому же в городе люди о нас хорошего мнения. Наш так сказать бригадир и глава семейства любит спрашивать «Ну, когда ты научишься хоть что-то делать своими корявыми руками». И когда я постепенно учусь и делаю этими руками чудеса, на меня не обращают ни какого внимания, так что приходится снова практиковать глупости. А иногда мне кажется, что про мою натуру и вообще забудут. Но если я вдруг начинаю плохо работать, то он хватает меня за плечи, по дружески журит приговаривая: «Ну что? заморили карася!? Иди чего ни будь, по стряпай». Я бегу как ужаленный к тормозку, а там только и слежу, чтобы всё не съесть.
Все это конечно хорошо, но нужно лепить шарик. Шарики это моё хобби, это мой отдых, это моя любовь и мои секреты. Начал я их лепить когда, вдоволь нагулявшись и возвращаясь с речки меня, поджидала расправа. Меня били за то, что лодырничаю, не помогаю по хозяйству и пропадаю без ведома. Так срывался мой отец. По пути я всегда проходил глиняный карьер и мне, как-то раз захотелось взять эту мягкую субстанцию и помять в руках. Я взял с собой немного глины и отправился домой. Было ощущение, что это здорово успокаивает, и даже даёт надежду.
Домик, а вернее избушка, в которой жили: я, отец мой и мать, чем то похожи были снаружи на сарай, но внутри было довольно красиво и преобладали дорогие вещи. В нашей семье имелась даже горничная - Прасковьей зовут. И всё это от того что мой отец в молодости был мот и транжир. Разбазарил всё состояние, и теперь мы здесь. Хотя в нас течёт дворянская кровь. Я остался необразованным, за исключением тех трёх классов, которые преподнесла моя мать, а она даже по-французски разговаривать умеет.
Всё время пока меня били ремнём, пока я стоял на гречке, всё это время я мял в руках глину и это меня успокаивало. Потом уже, будучи в городе, когда меня не кормили, когда оскорбляли я, делал то же самое. И даже когда я полюбил одну девушку и вечно думал о ней. А днём когда она пышная и яркая шла по тонким светлым улочкам, я весел на тросах и штукатурил облезлые фасады домов. Даже тогда я приостанавливал свою работу и, наблюдая за этой красоткой, лепил свой шарик. Пару ребят из моей бригады обычно перебивают мой кайф и кричат: «Чего стал, работать, кто будет»?! потом следует смех (это потому что меня все считают нелюдимым) и мне приходится оставлять свои наблюдения и работать, работать…
Утро. Я реставрировал храм на дворцовой площади и когда мы забирались на него через «леса» у меня появилась мысль вылезть на крепостную стену, которая находилась в метрах 5 от храма, растягиваясь при этом на несколько десятков километров. Я знал, что за ней, а вернее под ней находился рынок, а там вероятно торговала девушка, которой я заболел. Когда часы подошли к обеду, меня с моей бригадой уже не было.
Я долго искоса глядел на неё, хотя прекрасно понимал, что всё равно меня даже смотрителю не заметить. В руках я мял шарик, потом, не зная, отчего бросил вниз.
Шарик падал по кривой траектории, соприкоснувшись с контрфорсом, который отходил от стены и прочно врезался в стоптанную большими потоками людей землю, он отрикашетил и упал рядом с той торговкой, за которой я так долго наблюдаю.
Моё лицо было порядочным, но какая, то нотка искушённой злости появилась на нём. От этого мне стало страшновато, я решил было идти, как вышеупомянутая девушка вдруг стала, беседовала со старухой. Мне было интересно посмотреть, как она жестикулирует. Последняя решила что-то купить. Как не странно старуха увидела лежащий в пыли шарик, подняла его и подала этой девушки. Она небрежно схватила его и бросила в кучу фруктов и ягод, которые были у неё на повозке. Но через некоторое время, когда уже отошла бабушка, она взяла и спрятала в полы своего халата мой шарик. Зачем?
После этого, во мне появилась чувство какой-то родственной близости с торговкой. Как будто что-то во мне подсказало путь к её сердцу, и как будто я там уже был. А ещё неизмеримое блаженство овладело моей душой. На секунду, на какую-то секунду мне показалось, что когда я вернусь домой, она там меня будет ждать, надёжная, нежная красивая…
Вдруг кто-то меня громко окликнул и я, сорвавшись со своего места, опрометью побежал к церкви. Там уже стояли два старших брата и отец семейства, который вдобавок имел должность бригадира.
Подзатыльники и подсрачники не когда не могли исправить меня, потому как я привык к боли и отлично переносил её. Кроме этого я не испытывал каких либо неудобств от того что меня бьют при людно, даже везли храма. Единственно чего я боялся это - лишения жалования и пойка. Поэтому всё оставшиеся время вплоть до ночи, я работал двойную норму и старался всем своим видом показать, что стараюсь. Работал без подсобника: носил, убирал, мыл и когда пришёл домой, то немедленно завалился спать.
Солнце влетело в мою комнатушку, наполняя радость все, что в ней было. Столетний шкаф, который казался старше, чем все, что было в моей скромной лачуге, блестел, даже трещины и царапины смеялись, как бы говоря: «ну вот видишь, это мы его так убиваем и совсем нам его не жалко». А шкаф стоял гордый нагретый в лучах солнца, в пыльном тумане и как бы говорил им в ответ: «Пусть на мне морщины, пусть я стар, но пока я нужен своему хозяину, я ещё долго здесь простою и со временем, буду ещё больше, ценится как антиквар».
Мои вчерашние грязные вещи были пыльны и разбросаны повсюду, но их жалостливый вид только радовал меня. Всё меня радовало сегодня! И тумбочка, у которой кирпич вместо одной сломанной ножки, и стена, которая в данном случае попала в моё поле обзора и, демонстрируя своё деревянное нутро, обычно наталкивала на грустные мысли….Всё это казалось мне имело добрый знак в моей жизни. А когда я встал, умываясь с лейки, вспомнил, что вчера случилось на той городской стене, во мне как будто пробило дрожью при мысли «Она шарик взяла».
Когда я уже окончательно проснулся и стал припоминать все, так как было, меня покинуло моё прекрасное настроение хотя я и не жалел, а знал что всё хорошее у меня ещё впереди!
В этот день мы уже не работали у Храма, а чинили помещичий дом. Там текла крыша и осыпалась штукатурка. Хозяин - пожилой мужчина лет сорока пяти, который как позже, оказалось, был тайным советником и имел чин графа, объяснял моему бригадиру, что нужно ещё заложить трубу от камина и побелить на верхнем втором этаже потолки.
Сыновья готовили раствор и везли откуда-то повозку с тремя десятками кирпичей. Мне оставалось только стоять и слушать, как беседовал отец семейства с графом, так как мне таких серьёзных дел не поручали.
Сам дом был типичным архитектурным строением нашего времени. Имел разве что красивый фасад, в котором были встроены шесть колон, а также сверху несколько парапетов с фигурами каких-то полуобнаженных женщин и мужчин, которые, по мнению их дряхлых скульпторов, не уступали по красоте Аполлону и Венере Полоской. Так же у этого строения имелся задний дворик, который создавали несколько зданий впритык стоящих и тонкая улочка, которая пересекала и прерывалась в этом дворике, и она же часто наполняла его людьми. Дворик имел у себя беседку, несколько лавочек и круглый фонтан, так что из него пили только собаки и бродяги, хотя и я не раз пил оттуда.
Козырь нашей бригады был в том, что наш отец семейства или как его все называли «Батя» знал все архитектурные новшества и был знаком с людьми, которые знали главного архитектора города.
Я с Мишей должны были возиться с трубой, ещё два сына заниматься побелкой, а Батя с остальными - крышей и штукатуркой стен. Работа пошла. По верёвке мы подняли связку кирпичей, потом по этой же верёвке поднимали раствор и когда я неудачно его принял. Один из старших сыновей закричал «Ты, что хочешь слететь оттуда, прохвост!!!».
Мне часто приходилось слушать такого рода замечания, хотя рассеянность и глупость порой во мне присутствовали, и тогда незаметно было, как делаешь оплошности.
Когда я пару раз отправлялся на отдых и пил из фонтана, мне было видно, беседку, а в ней сидели два молодых человека. Они яростно о чём-то спорили. То о чём спорили, я даже приблизительно не мог понять. Как высоко в моих глазах взлетали научно образованнее люди, когда из их речи я выхватывал и старался запомнить некоторые слова типа «дезориентация», «облигация», «новация», «резолюция» все эти «- ации» как бы намекали что я простой батрак.
Не скажу, что я очень печалился по этому поводу, но по край, ни мереи знал, что в привидения и всяких там вурдалаков они не верят, а если и верят то говорят об этом таким тоном: «если это явление существует то его нужно доказать и научно обосновать».
При грозе или ночью на кладбищах они ходят спокойно, потому что знают как описать явление, а если и не знают, то всё равно имеют жажду познаний неизвестного. Страшных историй не боятся, а смеются над ними.
Рабочий день шёл к концу, солнце бежало из этого безжалостного города. Я пытался скрыть свою радость, но всякий раз начинал снова и снова говорить всякий вздор, тем самым вызывая злобу и смех у своих так сказать «коллег».
Когда мы уходили, граф подошёл к нашей бригаде и хотел поблагодарить всех нас за то, что мы хорошо выполнили свою работу. Он оглядел всех с милой улыбкой и сказал, что таких прекрасных ребят как мы, он ещё ни разу не нанимал на работу. У него на лице была сытая генеральская поучающая и не многообещающая улыбка. На меня он косо взглянул, как бы сомневаясь в моём трудолюбии, и спросил: «Много пьёшь». Я ответил с юмором в интонации, так как только пару минут назад мы с Мишкой ловили на крыше стрекоз и громко хохотали. И ему это не понравилось. Ответ мой звучал так: «Мало!!!».
Запрокинув голову назад, я всё такой же радостный начал ехидно улыбаться. Но граф перевёл взгляд на всех остальных и командным голосом спросил: «И где вы его такого взяли?». Вокруг раздался регат и меня это немного сконфузило.
Наша бригада ещё несколько дней работала с этим зданием, а я всё ни как не мог закончить с кирпичной трубой. Граф как то злобно ко мне относился, наверное, видел, что с меня все вокруг смеялись и подтрунивали. Даже когда старенькая кухарка хотела меня накормить он начал кричать «Пусть работать идёт!», «Дело обязан доделать, потом жрать будет»!И если бы не она я бы весь день сушил свои кишки…
Накаливалась обстановка и новый шарик начал слепливаться у меня в руках, я взял чуть-чуть песка, глины, немного куриной скорлупы и белой мастики, также добавил туда чуточку угля. Слепил я его быстро и бросил в кирпичную трубу, которую наконец-то сложил. После этого моё настроение, заметно, поднялось. Это был последний день работы на этом участке. Сегодня мы закончили рано, что весьма радовало.
Граф в этот раз подошёл ко мне один на один. Показал мой шарик с узорами и спросил: «Твоя забава»? Я испугался, что он узнает, о моих недобрых мыслях, и поэтому сильно покраснел, мне даже показалось, что дрожит щека. К моему счастью этот угрюмый мужчина не дожидался моего ответа и сказал мне так: «Когда бросишь дурить, тогда отдам!» Потом он ухмыльнулся и направился к дубовой красивой двери, которая блестела и пахла новизной, а ещё краской, которую мы с Батей еле нашли вчера на N рынке. По-видимому, граф считал меня, чуть ли не крепостным и в его глазах я сам был «Забавой» и к тому же критином. Вышло даже так что и плата у меня была маленькая.
Сегодня я взял выходной. Решил прогуляться по улицам, глазея на модных франтов и красивых дам в разноцветных шляпках. Вечером застрял в кабаре, который расположен в первом этаже моего дома и был собственностью моего домовладельца.
В этой таверне было скромно и уютно, хотя когда сюда заходили молодые господы – сыновья чиновников, то, как правило, говорили что здесь мерзко. Но эти же молодые господы в дни своего студенчества оставались здесь на целые сутки и тратили все месячные сбережения, которые им отсылала родня из соседних губерний.
Мой домовладелец любил поговорить со мной, по расспрашивать, но очень редко бывало даже так что наливал дармового пива или ещё какой бурды.
В трактире было густо от баса и баритона. Томные взгляды, сёрбанье и звон стаканов, а ещё резкие возгласы тянули меня и трактирщика в сон. Беседы шли пошлые, неинтересные. Никто не хотел просто наслаждаться вкусом пива, а ещё не хотели молчать.
Это ещё, что за новость! Неужели в городе уже двадцать больных дизентерией? Меня аж покоробило, когда я вспомнил что на днях пил из этого грязного фонтана. Вот уж некстати заболеть и издохнуть на рассвете лет!
У себя, в душной комнате, я почувствовал какую-то глупость своего существования. Уже не казалось мне солнце радостным, шкаф не был для меня благородным, да и девушка ту, за которой следил на городской стене, больше не терзала фантазию. Завтра нужно идти реставрировать Храм. Но нехорошее предчувствие овладело мной и не отпускало, ни на секунду.
Тяжёлые телеги и запряжённые в них кони тянулись по дороге, которая шла через весь базар, было очень людно и то там-то здесь, слышно как кричали гуси, утки, куры. Ржание лошадей и базарные интонации не вмещались в моей тревожной голове, а только чуть- чуть отвлекали. Здесь я должен был купить мастики, узнать есть ли у них ракушечник. Тут работал один знакомый Бати, с которым я всегда ездил, договаривался. А старшие сыновья забирали товар и платили. Он учил их пользоваться деньгами. Продвигаясь по рынку, я проходил мясные ряды, посудные ряды и вот когда дошёл до овощных замер.
На меня кто-то очень пристально и страстно смотрел. Взгляд я уловил где-то сбоку, обернулся. На меня смотрела эта девушка и держала в руке мой шарик. Глаза безвольные, будто мамку мёртвую увидела. Потом подошла чуть ближе и протягивая этот шарик мне со словами: «Забери его, ведь это твоё сердце»!
Пока я бежал у меня развивались волосы, и чувство страха сначала несло прочь из рынка, а потом обратно потому как без договора меня бы избили. Быстро поговорив с торговцем, я направлялся к Храму. Был полдень. Но что меня в этой барышне оттолкнуло? У этой красивой девушки как то сразу произошла перемена с лицом. У неё было болезненная радость и глаза смотрели как будто сквозь меня. Рот был полуоткрыт и шептал что-то невнятное. Я думаю, это любого испугает.
Работал потом я как нестранно хорошо. И поэтому мне ни кто ничего не говорил. Хотя бы похвалу услышать из чьих-то уст. Или паёк прибавили бы.
Неделя шла, а нам нужно было хотя бы ещё три дня, что бы закончить работу и получить деньги. Тем временем эпидемия дизентирии уже расширялась, хотя закрыли все водоёмы и набирали воду за городом. Также закрыли все магазины с мясными изделиями. Храм выплатил пожертвования городу для уборки и дезинфекции. Нам отказался платить. Вся наша бригада с хмурыми обветренными лицами отправилась в таверну, а я как нестранно начал лепить…. В это раз я вылепил довольно таки больших размеров шар и оставил его в нутрии возле алтаря. Когда я выходил из храма, за мной выбежала болящая и крикнула:
«Зачем ты спрятал здесь свою правду, она тут ни кому не нужна!!!» - эта фраза звучала хрипло и обрывисто, как то по загробному. Болящая потом ещё что-то кричала в след, но меня там уже не было, я бежал в сторону дома.
Не знаю, почему я это всё делал. Зачем лепил шарики. Потому, наверное, что так велела душа, но как не странно после этого шарика мне уже было плохо и в душе скреблись кошки. «Как это так, даже в церкви нет правды» - думал я тогда! Было даже не плохо – жутко. Я не мог даже и подумать, что эти шарики обладают таким жутким эффектом.
Дома я не мог сидеть, мне уже стало плохо, и я чувствовал слабость, боли в животе головокружения это и есть симптомы дизентерии. Обилие мух и мерзкий замах гнали меня из дому. Я вышел прогуляться. По улицам ездили кареты, бегали люди. Где-то везли повозки с трупами. Я, покуда хватало сил, нашёл в подворотни лужу, из неё взял жменю грязи и начал лепить. Когда я шёл обратно, уже стемнело и народная, впрочем, как и моя тревога всё больше и больше нарастали. По дороге домой я встретил одного из старших сыновей Бати, он схватил меня за шиворот и потащил в ту таверну, где они седели всем составом. По его лицу я уже понял, что там все пьяны. Уже давно зажги фонари и это полу освещённые мрачной желтизной улицы рассыпали зараженных несчастных людей, повсюду давая их больным серым лицам желтизну покойников.
В помещении, было, очень тускло, горели свечи и керосинки. Мы седели все за столом, и Батя сказал так: «У меня была долгая и трудная жизнь. Я всё заработал и сделал сам, в том числе и вас…» - он скромно улыбнулся и продолжил - «Пережил много таких эпидемий как эта ещё в раннем детстве и из всей моей многодетной семейки остался только я. Так, что мне нестрашна эта чёртова болезнь» - тут он взял за плечё самого старшего и продолжил - «А вот ваша мать, она заболела. И уже как пять лет нет её с нами. Я не хочу вас успокаивать, а скажу прямо – тот, кто выживет тому я и оставлю все свои сбережения, потому что зачем они мне одному нужны…». Слёзы потекли по его лицу усеянному шрамами и оспинами, так что я и все остальные сжались от страха и жалости.
Вышло, что кроме меня остальные сыновья тоже набирали воду из фонтана в бочку и пили её. И когда мы вместе с Батей седели в их ней лачуге и поили вином и водой обессиленных худых сыновей, которые не могли справиться со своей речью, а только молчали и смотрели на нас грустными молящими глазами. Точно так же ещё несколько недель назад на них смотрела умирающая собака, которая попала под карету с пьяным кучером, но тогда она ничего кроме смеха у ребят не вызвала. Когда я смотрел на них сидя за маленьким столиком, который я вместе с Батей когда-то сооружал, когда поил их водой и давал бесполезные лекарства; всё это время с моего лица не сходила маленькая блаженная улыбка. И вот они все умерли, а я только и знал, что ходил по квартире и посмеивался как ведьма на шабашке. Не знаю, что было тогда со мной, но я истерически начал хохотать и подбежал к одному трупу схватил его за голову и поцеловал в мокрый лоб. Потом в ужасе отбежал, сполз возле стены и уставился в одну точку. Теперь только я понял, что тот самый шарик спас мне жизнь и отвёл от меня страшную болезнь.
Вот вошёл отец семейства красный испуганный, угнетённый и бледный. Сел он за тот столик и схватился руками за голову и молча, рвал на себе волосы. Мне стало жаль его. Я подошёл сел рядом с ним на корточки обнял его массивную спину и прижался к нему, как когда-то давно прижимался к родному отцу и заплакал. Тут только я заметил, что он сжимает в руках мой шарик и что-то шепчет. Вот он встаёт, отталкивает меня, отходит в сторону и махнув рукой на меня говорит: «Ты теперь довольный, потому что их теперь с нами нет. Радуйся только денег я тебе ни копейки не дам» - тут он схватил этот шарик и попытался раздавить его между ладонями двух рук, но у него ничего не вышло, он спокойным злым тоном спросил – «Что это ещё за дерьмо ты постоянно лепишь, а?». Его вопросительный взгляд продлился не меньше десяти секунд. В это время я подхватился, хотел было вырвать из рук этот шар, как он кинул его в стену. Сфера отскочила от стены и попала глыбе прямо в лоб. Он отошел, побледнел и стал смотреть на меня со страхом где-то минуту. То, что случилось с его глазами трудно описать, в них роились мухи.
Было уже темно. Я бежал, спотыкался, слышал только эхо ударов ступни по каменной кладки. Сзади за мной летел бывший бригадир и кричал в тишину улиц: «Зачем ты отдал мне хворобу»!!! Я изредка оглядывался и через пару минут заметил, как подкашиваются ноги у этого огромного сильного мужика. Видел потом ещё краем глаза как он упал, как пытался встать…. И всё это время он не переставал кричать одно и тоже, так, что эхо в переулках доносило мне одно «бу-бу-бу-бу».
Миновал первый поворот. Захожу в общий дом, там врачи дезинфицировали помещения. Поэтому мне пришлось долго ждать, пока меня пропустят к себе в комнату. Наконец зайдя туда, я собрал все вещи и решил бежать из города. Попрощался со старым шкафом, забрал мешочки с разными смесями. И снова выбежал на улицу.
Дома мелькали, кареты уже не ездили, а вокруг стояли одни телеги с массой трупов. Повсюду шныряли толпы солдат и призывали к порядку. У всех этих солдат были повязки на лицах, среди них были и доктора. Я даже несколько раз видел, как патрули загоняли людей обратно в здания, когда те взывали их о помощи.
Выбежав из под повозки я устремился к той улице, которая начиналась в том дворике, где стоял дом графа и заканчивалась у речки, через которую я хотел переплыть, миновав военные патрули. Улица называлась в честь того князя на которого я был так похож – ул. Снеживицкого. В городе установили комендантский час. За пределы города, я думаю, тоже ни кого так просто не выпустят.
Подбегаю я к дому тайного советника, у которого работал на кануне и, видя с ужасом, что он горит, пытаюсь оббежать строение через дворик с фонтаном. Во дворике было тихо, и только некоторые отдалённые крики пугали меня. Здесь было всё покойно и мирно. Я залез в беседку и только хотел перевести дух, как увидел следующую картину. Из горящего дома вышел какой-то человек, а вернее силуэт, сел на лавочку возле фонтана, закурил и задумался. Я тихо вылез из беседки и направился к началу улицы, где росли зелёные низкорослые деревья.
Шёл я, медленно стараясь, что бы тот человек, не увидел меня и не о чём ни спросил. Я уже вышел к началу улицы, как сзади меня вдруг начал своё путешествие человек, а вернее какой-то субъект. Очень быстро он поравнялся со мной, шёл ногу в ногу и молчал. Мы с ним вот так прошли ещё метров десять, я боялся на него взглянуть и шёл, как бы смотря вбок.… Вдруг он спросил: «Почему ты не держишь Это в себе»? Не зная, что ответить я сказал одним словом: «Не получается». Вдруг он меня схватил за руку, развернул к себе и тут только я увидел, что это был за субъект. Это был всё тот же граф, только теперь его было трудно узнать. Он очень сильно обгорел, на нём не было не одного живого места. Сквозь обгоревшую кожу и местами одежду сочилась чёрная жидкость, так что он вес был каким-то маслянистым. Также немного дымился. На моих устах непонятным образом созрел вопрос: «где мой шарик»? Обгорелый ответил: «Я его съел»! Это было уж совсем не хорошо. Я резко упёрся в него ногой, как бы желая ударить, с силой оттолкнул черномазого, тем самым оторвался от него вместе с куском его руки. Из чёрной кисти вылилась на меня эта тёмная жидкость, пришлось отряхнуться и отбросить прочь зажаренную руку. Чудовище отошло назад, зашипело и выругало меня проклятиями. Смотря на эту зловещую картину, я оцепенел и приготовился к долгой погоне. Но оно остановилось, и заорало ушераздирающем криком: «За что ты подарил мне свою злобу»!? Потом оно затряслось всей своей сутью и загорелось как сухой одуванчик, просунув оставшуюся руку себе в нутро. После, кинуло в мою сторону какой-то предмет. Я понял, что это был тот шарик, только в нутрии желудка этого монстра.
Глава 2
Река. Переправы ни где не наблюдаю. Берега вокруг пологие без пригорков, изгибов, поросшие травой, которая будет мне по калено. Если пройти приблизительно километр там начинается неровная холмистая местность, по обеим сторонам раскинулся не большой лесок. Туда и направлюсь.
Проклятым теперь по земле ходить, да? Пускай! только вот шарики я умею лепить и теперь уже верю в их несомненную пользу.
Добравшись до проселки и устав от маскировки на местности, я только и делал, что оглядывался и ежился от холода. Сел на одну из больших веток, слепил сферу из того что было, перекусил, задумался. Был один план идти лесами, полями, озёрами и выйти на Зазевалую дорогу, потом по ней на Центральную и там уже через село Озимки к мамке. Железной дорогой поездами и станциями можно воспользоваться, но есть одно «Но»! Далеко и не в ту сторону.
Выйдя на Зазевалую дорогу или вернее тропу я совершил привал. Пить хотелось ужасно и поэтому, отыскав родник, я немедленно утолил жажду. Ел я мало, но сейчас хотелось как слону, а еды с собой я не взял – не успел. Зато прекрасно знал, что можно было поесть из ягод или растений, что бы насытится. Меня ещё в детстве мамка учила разбираться в травах, растениях и ягодах. В городе это умение мне не пригодилось, но здесь оно как нельзя кстати.
Отправившись в путь, я уже на город не оглядывался. Да и незачем было, всё равно нового ни чего мне не увидеть.
Низкорослые объёмные кустарники сменялись, кривыми деревьями, старыми загадочными дубами. Войдя в лес, я почувствовал себя как дома и когда утонул в пучине веток и листьев вспомнил всё своё детство. Идя по тропе, я старался не сбиться с пути, но душа так и хотела нырнуть в упрямые заросли дикого крыжовника или утонуть в полянках земляники. Так точно и раньше бывало, заблужусь в лесу, а меня зовут домой на обед. Вот я и шёл на голос мамы и выбирался из лесу, после чего дома следовала большая взбучка.
Впереди дорога немножко расширялась, и в том месте, где она сворачивала, показался человек. Я немного испугался, но потом, разглядев его, поближе изменил своё мнение по поводу этого бродяги. Да именно бродягой показался он мне теперь. Волосы взъерошенные, патлатая не стриженая голова. В его «причёске» были запутанны разные клочки бумаги, скрепки, за ухом виднелся карандаш. Глаза его были грустные, усталые и мутные. Шёл он в простой мужицкой рубахе в поношенном пиджаке и брюках. Шёл, прихрамывая в противоположную мне сторону. В руках нёс кучу бумаг, можно было подумать, что спешит к начальству за подписями. То и дел из охапки выпадали бумажки и оставались лежать на сухой листве. Приблизившись на максимальное расстояние, я отчетливо разглядывал у него на лице тёмные фиолетовые пятна, а сзади у него что-то болталось. Неужели хвост, тут такие места что и беса можно встретить, нет это был не хвост, а длинная но седая касса, так что волосы выбивались из неё и создавали ощущение что за ней ни кто не следит и не распутывает. Сойдясь вплотную с этим странным лешим, я вылупился и стал как вкопанный. Потом желая, разминутся и пройти мимо него, я отошёл в бок. Но у меня ничего не вышло. Он загораживал путь своей маленькой болезненной грудью и не пропускал добровольно. С трудом открыв свой рот, как будто не открывав его, целую вечность, эта тварь произнесла что-то сумбурное, зашептав, себе под нос. Мне показалось, что это как разминка перед диалогом.
«Стоять Проклятый»! Указав таким образом, что знает о произошедшем со мной на кануне - эта тварь повергла меня в чистый шок. У меня начались подкашиваться ноги и я не зная, а точнее не понимая за чем присел. «Правильно Страх делает, что усаживает тебя, ноги твои только бегать умеют, а это мне не нужно»…
Сев на корточки с этой тварью я почувствовал какой-то странный запах, но от чего он меня пугал я и сам понять не мог.
«Себя спасти хочешь? Бежал из города и теперь думаешь, что жив, здоров остался. Зря. Всё ровно вернёшься туда, вот увидишь». Тут он взглянул на меня, что-то про себя подумал и продолжил «А я вот, наоборот, в ту сторону. Бумаги кое, какие подписать нужно. И мне не противно, что жители города почти все трупы, а остальным не долго осталось .» Его как переклинило. Начиная с того что выкручивал себе пальцы. « У тебя есть два выбора…» тут он резко схватил меня за карман, где лежал мой мячик. Вырвал его. Потом вытащил из него шарик, повертел в руках и дальше стал байки травить.
«Так вот, у тебя есть два выбора: либо ты со мной идёшь туда и там помираешь. Либо монахом отшельником вернешься. Но второе будет намного хуже Проклятый»!
Он уже как два раза ставил ударение и акцентировал слово «Проклятый». Зачем?
Когда мы попрощались и двинулись каждый в свою сторону эта особа, называвшая себя Блином, снова меня окликнула и сказала: «Да, не забывай меня, а то потом обратится будет не к кому. Хе-Хе-Хе», тут он сделал паузу и крикнул на весь лес «Имя моё помни Проклятый»!
От его скрипучего крика я еще долго слышал эхо и, причём так, что оно долетало длинными фразами. Нечисто в моей душе. Или нет?!
Центральная дорога была перекрыта патрулями и об этом Я тоже знал. Да что всё я, да я…
Меня Петей звать!
Давку и свалку на Центральной дороге предотвратили. Всё было равномерно и ехало по своей стороне. Потому что в сторону города направлялись повозки с медикаментами и дезинфекцией. В виде хлорки и извести, а в обратную, везли возки с мёртвыми, измученными болезнью людьми. Хоронили в густом непролазном лесу, а точнее делали общие захоронения. В каждом десятом закапывали перевозочных коней.
Высунувшись из кустов, Петя наблюдал происходящее. Поев немного лесных ягод, у него проснулась резвость, хотелось что-то учудить. «Резвость и игривость – это хорошо» думал в тот день Петя, «Помирать так весело»! В голову приходили разнообразные идее, но главная из них была такова – «нужно найти средство передвижения». В округе рабочей скотины много, теперь главное умело украсть коня.
У Пети теперь созрело оправдание на все те поступки, которые осуждали люди и от которых тяжело было уснуть. К чёрту людей!!! Всё к чёрту… Главное то что я воевал по законам природы, да и сей час воюю. Не нужна мне людская брань от неё ни одной животине легко не было, да и мне тоже не будет, пусть думают, что я мстил, пусть думают, что с нечистой силой связался, а только я знаю одно. ТО, ЧТО ДАВАЛИ, ТО ОТДАВАЛ. ТО, ЧТО УКРАЛИ, ТО ПЕРЕКРАЛ. Было у меня сразу вся радость с детства, да и сейчас она есть. Это судьба нелёгкая заставляет и наказывает. Жил бы я как и раньше в лесу, не делали бы мне худа и не воздавал бы я им по заслугам. А совестно мне за одно: За ту девушку, у которой остался мой шарик! Нет сердце здесь не причём. Хотя теперь, как и раньше главный повелитель мой – природа матушка.
Поляна - в нутрии, неё роют не глубокую яму. К дереву возле, привязали лошадей. Тот кто толкал телегу уже болен, но всё ещё терпит. Петя обошел его со стороны ударил увесистым паленом. Всё равно не долго жить ему осталось. Бросив парня в яму, новоиспечённый извозчик снова запряг лошадей в телегу с мёртвым грузом и выехал на Центральную поравнявшись огромным количеством катафалков.
Стемнело. Путь только начался, было ещё долго до следующего посёлка. Я уже было расслабился и c тал впадать в редкий сон изредка посматривая на дорогу.
Деревья росли как-то сильно быстро, так что их листья и ветки постепенно закрывали мне обзор. Ветер уныло сбрасывал с меня некоторые листочки. Но этим делу не поможешь. А моим любимым занятием стало наблюдать, наблюдать за облаками и птицами. Любимое потому что не надоедало. Спасительным был для меня также дождь, снег, град. Все эти погодные катаклизмы помогали дышать.
То синичка, сядет на меня, то ёжик пробежит возле уха и запищит. То какая-то лесная мышка или лисичка рыженькая, так что только на мгновение силуэт чей-то можно увидеть. Всё это для меня праздник.
Понятия Проклятый я вразумил сам для себя. Наблюдая уже долго за тем, чему не хотел верить – Небу. Поначалу меня раздражала его мятежная синева. Но потом когда кусты подросли и стали деревьями, постоянно осыпающими на мою мёртвую голову и тело ветки и листья, только после этого я уже начал радоваться хотя бы тому, что слабый ветер поднимает и кружит в вихре стаю лесного мусора. И на эту долю секунд пока они кружат в воздухе, я вижу Небеса.
В тот день, когда я всё понял; густые лиственные деревья, срубили. Разровняли почву, в которую я был так сильно утрамбован и вот я испёкся под жарким солнцем, налился дождевой кровью, приготовился к старту.
Всего ничего, окаменел и пролежал форменной глыбой в густом лесу несколько десятков лет. Теперь я освоил терпение… О, как тяжело мне это далось! Наверное это и есть тот самый Ад. Я приподнялся сел и хотел сидеть ещё лет пять но какие-то адские машины начали ломать деревья и я спасаясь, побежал в глубину леса. Реакции в моём организме сильно замедлились и я едва понимал что происходит. Когда бежал то не успевал видеть, чётко всё мелькало фотографиями. Пробегая пригорок я увидел что в нём был небольшой лаз, или вход. Я дабы спрятаться протиснулся и оказался в небольшой комнатке. Было темно и только лаз впускал сюда солнце. Оно освещало небольшой клочок помещения. Смотря на него я понял. Здесь кто-то пытался жить. Просидел здесь я до следующего утра. За время пока солнце садилось его луч успел показал по частям мне всё землянку и я увидел в углу скелет небольших размеров в прогнившей одежде. Приглядевшись по ближе я заметил что это некий отшельник который давно умер. Он лежал в зелёной форме в руках у него была какая-то модель оружия, не знаю, наверное мастер высокого класса в кузнице сковал. Да, интересно что это за красный значок у него в ногах валяется, подняв и приглядевшись, меня удивило его рисунок – серп, с кувалдой. Наверное какой ни будь союз хлебопашцев и кузнецов. Хм, забавно. Что он тут забыл, от кого скрывался…
Ладно утро пришло и надо снова, а что снова сколько времени прошло, нужно хотя бы узнать какой сейчас год. Нужно вернуться в родной город и там я думаю уже давно эпидемия прошла!
Странное дело, возвращаясь в родной город, так и не покинув его пределов, было весело. Неужто я что-то забыл в нём. Неужто забыл. Я шёл вдоль чистой ровной дороги, мимо меня проезжали разноцветные чудо кареты без лошадей, а на своём ходу.
Не буду включать в повествование обратный путь, а только скажу что мир поменялся. Странное дело, все эти годы я наблюдал за небом, а ведь мира не видел – ну разве что железных птиц, да и только. А теперь – сколько всего. Хорошо быть проклятым. Хорошо быть одним.
И вот перед моим взором предстала внушительная картина, огромные дома в 50 этажей, большие и широкие гладкие дороги… Обилие красочных магазинов. А вот люди они такие чистые, такие красивые. У каждого своя причёска, у многих своя самоходная карета.
Как ж , как же… Я только вышел на главную площадь, только заметил большую картину, которая меняло своё содержимое. Это было так волшебно.
Мне на встречу шла толпа весёлых студентов, они о чём-то спорили, а когда я у них спросил:
«Ребята, а где тут улица N ? Там ещё велось строительство храма?»
Они мне почему – то с испугом ответили, разбежавшись в стороны:
«Чёрт. Это же собака говорящая в белоснежном одеянии… и шелковых панталонах»
ID:
149208
Рубрика: Інше
дата надходження: 09.10.2009 23:42:17
© дата внесення змiн: 09.10.2009 23:42:17
автор: Иду До Конца
Вкажіть причину вашої скарги
|
