В ночной поволоке огней мириады,
Там есть среди них и Венец Ариадны,
Тот самый Венец, свитый нежною феей,
Который помог в грозной битве Тесею.
Земная красавица стала богиней,
Созвездие яркое в небе раскинув
На вечные лета свободным потоком,
На долгую память, науку потомкам.
І
В прозрачных раскатистых шелковых водах
Виднеется остров в лучах небосвода,
И тянутся к Небу как будто бы сходы.
Тот остров велик, там живут полубоги.
Их божеский лик то в крови, то во взгляде,
То в ярком, невиданном раньше, наряде.
Приятная Небу земная их участь,
Они полулюди, но чем они лучше?
Живут рядом с ними довольно спокойно
Обычные люди, купцы да герои,
Свидетели войн, театральные мимы,
Развратны, невинны, но все нерушимы.
Святая земля хранит многие тайны,
Намерено созданных, свитых случайно,
Условных, жестоких, смешных и размытых,
А остров святые отцы зовут Критом.
Всевидящим Зевсом на остров был послан
Окрепнувший отрок, по крови отросток
По имени Минос. Посланец Олимпа
Спустился на землю, держа в руках скипетр.
На площади главной собрал он народы
И всем показал Зевса дар благородный.
Посланец сказал им: «Мирские критяне,
Я царь ваш, послушные островитяне!
Прекрасного Зевса прочту я законы,
Они вам теперь и табу, и каноны,
Написаны Богом в священной пещере,
О, люди, критяне, хранители веры!»
Так сильное Критское царство возникло,
И Минос стал грозным царем и великим,
Поднялась столица, запахла, как лето,
И имя ей Кносс, город солнца и света.
Он славен дворцами – любил Минос строить,
Взводить к поднебесьям театры, покои.
В одном из дворцов неземной повелитель
Жил сам и лелеял святую обитель.
Основой ее двор был прямоугольный,
От севера к югу стояли колонны
Из мрамора белого зодчими свиты,
Держали спокойствие целого Крита.
Парадные длинные ровные залы,
Украшены фресками стены, пиалы,
Те росписи были сюжетно богаты:
Вот снизу злодеи и воры распяты;
Вот нимфы играют и дразнят сатиров;
Соседствует с ними царица в сапфирах;
А рядом вельможи пьют вина, снедают,
С придворными дамами мило болтают;
А вот в человеческий рост и фигуры,
Покорно стоящие у аркатуры,
Вассалы дары преподносят критянам;
А вот урожай собирают селяне;
Народу толпа на речной переправе;
Цветущие лилии, лотосы, травы –
Все то, что вокруг мастера созерцали,
На фресках талантливо изображали.
Шикарно смотрелись огромные вазы,
Сосуды и чаши, поставлены наземь.
Чарует их дивный игривый орнамент,
Как будто бы манит к себе он руками,
Как к важной персоне спешат сателлиты,
Плетутся по вазам зеленые нити.
В дворце было много жилых узких комнат,
Кладовок зерна, погребов хладных, темных,
Священных помостов и точек укромных
И спален красивых для лучших придворных.
Мужи величаво дворцом тем бродили,
А дети безудержно в играх носились,
Дворец был на зависть Афинам и Риму,
Таким его создал суровый царь Минос.
ІІ
На дивной лужайке смеялись, кружились
Красивые девушки с кожею лилий,
Росой умывались, в дожде они мокли,
Плескались в ручьях освежающих теплых.
Была среди них и красавица юга,
Уже не дитя, но еще не супруга,
Приветная дева со взглядом чудесным,
С чертами лица, словно ангел небесный,
С походкою легкою, станом принцессы,
Разумна, улыбчивая, интересна.
Когда появилась у Миноса дочка,
Назвал Ариадной он тот лепесточек,
Взрослея, румянцем бутон наливался,
Как по утру роза, сильней раскрывался.
Ее поливали дожди проливные,
Ее обдували ветра молодые,
И солнце питало ее своей лаской,
Взошла эта роза свободной, прекрасной.
Была Ариадна любимицей Крита:
Не строгая, добрая, сердцем открыта,
Играла с детьми, уважала служанок,
Ее непосредственность и беспристрастность
Была притягательной чудною силой.
Взаимно народ Ариадна любила.
Подружки вернулись в дворец на закате
В подмоченных липких бесформенных платьях,
За руки держались, а с локонов длинных
Катились, как слезы младенцев невинных,
Прозрачные росы и падали на пол.
И кошки роняли в те лужицы лапы,
Цепляли одежд серебристые шлейфы
И до невозможности пестрые ленты.
Танцоры пластичные, только увидев
Невест, закружились в изгибах завидных.
По залу запахло мелодией флейты –
Та будто просила: «Жалейте, жалейте
Меня, мои добрые люди! Когда-то
Была я Афиною дерзко проклята
За то, что я старость ее разбудила.
Сама создала меня - тут же убила!
Но слышите, песня любовью объята!
Я перед Афиною не виновата!»
Любили в дворе ее плач оголенный,
Тревожный, чуть тягостный, искренний, томный.
Музыки придворные ладные звуки
Пускали к подружкам. И нотные руки
Качали дворец тот в колыбели райской,
Казалось все действие сладкою сказкой.
ІІІ
Все чаще молвою дворец наполнялся:
Готовы встречать семерых иностранцев,
Ребят молодых из Афин покоренных,
Что жертвами в пасти погибнут бездонной
Быка Минотавра – лютейшего зверя,
Который был заперт за многие двери
В запутанном сложном большом лабиринте,
Как долгие сходы с вершины Олимпа.
И чья в том вина? А вина тут двояка,
История, клейким покрытая мраком.
Об этом легенды дворцом расползались,
Придворные тихо об этом шептались,
А среди народа слагались баллады.
Судачили, вроде бы мать Ариадны,
Сама Пасифая какое-то время
В почтении не преклоняла колени,
Ничем не одаривала Афродиту –
За что рассердилась богиня. И к Криту
Послала проклятие: похоть царица
Должна испытать не к какой-нибудь жрице –
К быку Марафонскому, тому злодею,
Который у Фив растерзал Андрогея,
Любимого сына скупой Пасифаи,
Отправив его на околицы рая.
Царица терзалась в желании сильно.
О, как изощренно быка соблазнила!
Дружила она с безотказным Дедалом,
Умелец, он был уважаем немало.
Дворец сотворил полубогам он царский,
Ваял он скульптуры критянок прекрасных
И, чтобы помочь Пасифае, придумал
Корову из дерева, вшитую в шкуру.
Внутри у коровы пустоты он сделал.
Вот так обольстить Пасифая сумела
Быка Марафонского; снова и снова
Под видом гуляющей в поле коровы
Его соблазняла, мечтая о сыне,
Как бык вездесущий, огромном и сильном;
И сын, Минотавр, появился на Крите,
При помощи чар молодой Афродиты.
А может, вина была Миноса в этом?
Один за другим свет увидели дети
Любви угасавшей царя и царицы,
Угрюмее, злей становились их лица.
Познал много женщин других гордый Минос,
Страдала жена, плача невыносимо,
Не верила больше она Афродите,
Афине не верила – сердце разбито!
Тоска душу мучила ей постоянно,
Как остров терзает прибой океана.
Куда же с годами любовь ускользает?
Ответ на вопрос даже боги не знают…
IV
Камнями украшенная колесница
Летела, как по небу яркая птица –
То ехал встречать свою дань грозный Минос
На берег песчаный... Уж солнце садилось,
Как гордо вползал во владения Крита
Корабль одинокий, дарами набитый.
Явился как лучший павлин, как владыка,
Как будто не пленников вез, а пиитов.
Окинул богатые палубы Минос:
«Неужто взывают Афины на милость?
Не будет такого! За смерть Андрогея
Скормлю до рассвета я юношей зверю!
Два раза питал молодыми телами
Быка Минотавра, чтоб ладил он с нами
И третий раз снова прекрасные жертвы
Один за другим повстречаются с смертью.
Склоненные мной на колени Афины
Не так уж бедны и не так уж невинны!
За юного сына, любимого сына,
Пускай искупают вину!» - мыслил Минос.
Корабль швартовался в восточную гавань,
Сошел с него принц в золотистой оправе:
Красивый, высокий, под стать кипарису,
Пурпурною нитью хламис его вышит.
И брови его – полумесяцы в небе,
И словно колосья, наполнены хлебом,
Густы его волосы. Взором бесстрашным
Окинул он берег в тумане неясном.
Чуть выше по берегу, возле дороги,
Стоял критский царь, как хозяин в пороге:
«Веди своих пленных в оковах и кольцах,
Ты смертный простой, хоть и принцем зовешься!»
На что отвечал ему принц благородно:
«На Аттике люди хотят быть свободны.
Не будут давать тебе больше Афины
Парней на съедение бычьему сыну.
Убить Минотавра сюда я приехал,
И ты, царь критян, мне совсем не помеха.
Зачем убивать несозревшие души?
Покончить с чудовищем было бы лучше.
Я справлюсь! Меня называют Тесеем,
Я сын Посейдона, не сын я Эгея!»
«Тесей, ты не сможешь убить Минотавра!
Не встретят тебя наши свежие лавры,
Не бросят к ногам тебе крокусы девы –
Навеки в зверином останешься чреве!
Лишь божьи потомки могли бы сразится,
Но нету героя, мы с этим смирились.
И как ты на грех тяжелейший решился?
Ты, видимо, Зевсу давно не молился!
Назвать себя сыном владыки морского -
Я раньше кощунства не видел такого!»
«Я божий сын, веришь ты мне иль не веришь!
Открой к Минотавру ты предо мной двери!»
Но Минос в ответ промолчал да скривился,
И к черному небу взвел руки, взмолился:
«Отец мой! Хранитель ты Критского царства!
Раскидай по небу шальные богатства,
Пусти сорок молний над морем и лесом!
Пусть принц убедится, что может сын Зевса!»
Эгейское море, что черным казалось,
Вдруг все погрузилось в глубокую ярость,
Влекла она тьму за собой, как магнитом,
Казалось, что смерть расползалась над Критом.
Такой черноты моряки не видали,
Попрятались в трюмы, друг к другу прижались.
И невесть откуда в округу спустилась
С небес разъяренная, мощная сила,
Скрутила в пучки водяные потоки,
Метнула по волнам далёко-далёко –
Как будто шары покатились по морю
В ломающем слух бесконечном миноре!
И вдруг озарилась бескрайняя темень,
Восток осветился, и запад, и север,
И с неба посыпались молнии разом –
Все сорок просимых ударили сразу!
«Ну что ж, Посейдонов потомок, теперь я
Увидеть хочу твои божии перья!
Взлети же в геенну, к отцу – Посейдону,
Пускай он поможет тебе, дорогому!
И если докажешь свои мне тирады,
Пущу я на битву тебя к Минотавру,
Оставлю в покое Афины навеки,
Когда ты чудовищу вырежешь веки!
Но если соврал ты, юнец несмышленый,
Гореть целой Греции в гневе бездонном,
Накажет вас Зевс, покарает вас Гера
За лживое пренебрежение верой!
Я брошу в морские низы царский перстень!
Давай, удиви же ты Миноса, Зевса
И всех афинян, что от страха трясутся
В твоем корабле от случайного буйства!»
Сказал Минос – сделал. И перстень в морское
Пространство он бросил своею рукою.
Не дрогнул Тесей перед Миносом вовсе,
Не подал сомнений, не задал вопросов,
Он бросился с берега в воду спокойно,
Взметнулись высоко соленые волны,
Покрыла морская пучина всецело
Прекрасное юное нежное тело.
Подводные ставни красавцу открыты –
Дельфины домчали Тесея в обитель
К отцу. Посейдон его ласково обнял,
За стол усадил он Тесея подводный,
И в длинном душевном они разговоре
Друг с другом делились и счастьем, и горем.
Но время текло, пришел час расставаться,
Помог Посейдон на дельфинах подняться
На берег прекрасному принцу. И перстень
В руке озарялся божественным блеском.
Сдержал обещание грозный царь Крита:
К дворцу пригласил он Тесея и свиту.
V
Восточные своды великого храма
Покрылись с утра пеленой фимиама.
Готовятся к празднику островитяне,
Приносят дары с урожайной поляны:
Колосья пшеницы, сплетенные в косы,
Букеты из стеблей овса, ржи и проса.
Деметра щедра в этот раз, плодовита,
Несут ей весь день с благодарностью жито.
Гласил тут закон, что дороже был грошей:
«Чем больше отдашь ты – тем больше попросишь».
К полудню собрался народ на агоре,
Гудит, словно улей, толпа в разговоре,
Должны появится на площади этой
И царь, и царица, и царские дети!
И сотню быков принесут они в жертву
Верховным богам, в том числе и Деметре,
Рабы сложат их к алтарю в форме ромба –
Начнется торжественная гекатомба.
И верно, чуть время прошло, появились
У божьего храма великий царь Минос
С Тесеем на царской большой колеснице,
Затем Пасифая в другой колеснице,
С детьми – Главком, Федрою и Ариадной.
За ними тянулась вся знать, как лианы:
Вельможи в солидных свободных нарядах,
Прелестные дивы богемного сада.
Для женщин торжественные поклоненья
Давали возможность сверкнуть украшеньем;
Камнями вручную обделанный пеплос
Усыпан обильно серебряным пеплом;
Кто синий носил, улыбаясь игриво,
Другая – как налита соком олива,
А третья повсюду расшила цветами –
Тюльпаны порхали ее рукавами.
И пояс на женщинах, как ожерелье,
Сверкал в халцедонах пьяняще-похмельных
Старейшины в гиматионах свободных
Да в ризах неярких льняных удлиненных,
Кто был помоложе иль в ступени ниже –
В хитонах ступали коротких чуть рыжих.
Но царь был особо одет. Его фарос
Блестел, весь усыпан камнями, янтарный,
На солнце пестрели рубины чудесно,
Сверкали жемчужные броши и перстни,
Корона, как нимб поднебесный, сияла,
Обделана золотом лучшим оправа.
Приветно критяне к земле приклонялись –
Царя и царицу они почитали.
Огромное солнце палило с зенита,
И у алтаря вся придворная свита
Свой путь прекратила. И взором просящим
На Миноса глянула. Знак «начинайте»
Царь подал, махнув позволительно кистью.
К жрецам подтянули быков тучных, чистых.
Животные эти почти безупречны –
Они наделялись особою честью
Быть добрым богам принесенными в жертву,
Для них это было рожденьем – не смертью.
Священное действие лишь начиналось:
Жрецы в белых ризах ладони макали
В соленую воду из мраморных свищей,
При этом душа становилась их чище.
Над площадью Кносса у первого храма
Висело молчание легче от грамма –
Лишь легкие звуки чарующей флейты
Его разрезали в каких-то моментах
Да крики животных, терзаемых в муках,
Один за другим попадавших под руки
Жрецов. Бесконечно молились критяне –
Как будто они единились с богами.
Священный огонь развели у помоста,
На нем обжигали животные кости.
Часть туши жрецам по обычаю клали,
А большую часть на столы накрывали.
К закату обряды жертвоприношенья
Закончились. Минос склонился коленом
Пред храмом и трижды еще поклонился,
К народу затем божий сын обратился:
«Вчера на закате своими глазами
Я диво увидел. Поэтому с нами
Сегодня мой друг, принц Афин наших рабских
Тесей, Посейдона он отрок прекрасный!
Когда солнце смерит два дня и три ночи,
Мы будем молиться за юношу очень.
Отчаянно будет сражаться он в битве
С самим Минотавром в его лабиринте!
И если повергнет Тесей Минотавра,
Подарим свободу мы Аттике в лаврах!»
Толпа завопила приветственным воплем,
Тесей поднял руки на знак доброй воли
И площадь осыпал красивою речью.
Тем временем ночь опускалась на плечи.
VI
Вся критская знать во дворце пировала.
Вот тут, за столом, взоры и повстречались
Афинского принца и юной царевны,
Пронзили сердца их Амуровы стрелы.
Смотрели тайком друг на друга несмело:
Тесей бросит пристально взгляд то и дело,
Поймает его Ариадна – смутится,
Уж так приглянулась фигура ей принца.
Когда и мужи, и довольные дивы
Вином были пьяны, скучны, неучтивы,
Привстал юный принц, Ариадне моргая,
Та вышла за ним, осторожно ступая.
На дальнем балконе виднелись две тени.
Их стати – пример для других поколений,
Фигура к фигуре достойно смотрелись,
Как две одинаковые коростели.
Держалась принцесса рукой за перила.
Смотрела Тесею в глаза. Полюбила.
От первого взгляда. По первому слову.
Отдать за любовь была дева готова
Полцарства, полжизни, полнеба… Хмелея,
Мечтала навеки женой быть Тесея.
Тесей это понял, он сам загорелся,
Возвышенным чувством окуталось сердце.
Ему Ариадна напомнила крокус
Какой-то ранимый, почти одинокий.
На небе луна непонятно брезглива
Смотрела на пару совсем неучтиво,
Скакала от тучи до тучи лошадкой,
Играла с рожденною парою в прятки.
Влюбленным луна была неинтересна,
Цвело по-весеннему девичье сердце,
Уста целовала любимого принца,
Как будто уже собиралась проститься,
Ей принц отвечал неземным поцелуем,
В объятиях девушку сжав молодую.
В ближайшую спальню в порыве желанном
Влекла завороженная Ариадна
Тесея. И в простыни пала, как в травы,
Срывая с него диадему в оправе.
Луна за окном очарованно блекла,
Когда раскрывала царевна свой пеплос.
В горячей истоме часы коротали
Две разных души в лебедином астрале,
Глубокое счастье пришло к Ариадне
В границах украшенной золотом спальни.
Раздутая легкость в Тесее плескалась,
Душа к юной деве сильней прикипала,
Под утро герой предложил Ариадне
Горячую страсть укрыть временно тайной.
VII
Продолжился праздник спортивной игрою,
Весь день на арене сражались герои:
Как львы, меж собою боролись атлеты,
От мощных ударов на дамах браслеты
Рвались то и дело и сыпались наземь
Булавки сребристые, мелкие стразы;
Другие выносливость мерили тела –
Часами под зорким судейским прицелом
Бежали. Один за другим выпадали
С забега спортсмены, дымя от сандалий;
Метали на дальность точеные копья –
Они, как нежданные снежные хлопья,
Вонзались в траву на широком довольно,
Но ровно размеченном глинистом поле.
Вся критская знать из торжественных ложей
Смотрела, как кто атлетически сложен,
И кто чемпион, и в каких состязаньях,
Кто будет одобрен особым вниманьем.
Спортивные игры устроил царь Минос
В почет Андрогея, погибшего сына,
И лучшему парню вручить собирался
Ни много, ни мало – часть золота царства.
Сосед Ариадны по правую руку
Был младшим царевичем, братом ей, другом
По имени Главк. Он, воскресший когда-то
С эфира на стыке эдема и ада,
Имел неземное почти дарованье –
Предчувствия дар или дар прорицанья.
По-разному звал ту способность оракул,
Заглянувший глазом в загробные врата.
Однажды, в семь лет, Главк гонялся за мышью.
В одном из домов с деревянною крышей
Он бегал по верху и та провалилась.
Внизу бочка с медом успешно бродила,
Упал в нее Главк. Захлебнулся парнишка.
Искал его долго царь Крита, молился.
На что Аполлон, бог, знаменьем ответил:
От севера к югу метнул он комету.
В течении часа нашли слуги парня,
Но лишь увеличилась царская рана.
И грек Полиид, предсказатель из свиты,
Сказал о знамении ярко пролитом:
«Вернуть можно Главка на землю обратно».
«Но как это сделать? Вполне вероятно,
Что ты и подыщешь живучую силу!» -
Ответил царь Крита. И запер в могиле
С мальчишкою разом сутулого грека,
Быть может, на час, а, возможно, навеки…
Заметил оракул: в могиле с ним рядом
Лежала змея в остывавшем наряде,
Другая змея приползла к первой ближе
И к телу прижалась с травою чуть рыжей.
Бездыханный гад шевельнулся и ожил!
«Какое же диво! Трава здесь поможет!» -
Вскричал Полиид, приложив этот стебель
К остывшим устам. Неизвестное зелье
Мальчишку спасло. И не лишь воскресило,
Но новой, невиданной ранее, силой
Царевича вскоре насытило разум:
Он стал предсказательные сеять фразы.
Помог Полиид прорицать без сомненья –
Своим поделился с ребенком уменьем.
«Сестра Ариадна, любимая дева, -
Главк начал шептать ей на ухо распевом
(В шумихе и криках слова его гнулись,
Доступны лишь были соседней фигуре),
Я знаю, вчера породнилась ты с принцем,
Готова быть с ним и в дворце, и в темнице.
Дерзай, Ариадна! Взлетит твое имя
Подобно правителям Трои и Рима!
С Тесеем мы станем огромной семьею,
И ты помоги ему в будущем бое.
Глупец в отношениях он, но порою
На свете не сыщешь подобных героев».
Взглянула на Главка любя Ариадна:
«О, братец, родимый, ты силы придал мне!
Я буду в Афинах Тесея женою!»
Ответил ей Главк: «Будет счастье иное».
VIII
Закат к горе Дикте спешил на ладони.
Стояла она в золотом балахоне,
Как будто прижавшись плечом к поднебесью,
Вся в темно-зеленых еловых подвесках.
Вечернее зарево грело ей темя
И мазало сверху сверкающим кремом,
От каменных щек отражались в граните
И в ночь уходили светильные нити.
Пир в самом разгаре оставила тайно
И двинулась в путь на коне Ариадна.
Спешила она попросить за Тесея
У первой богини богов, старой Реи.
Царевна верховною жрицею Реи
Считалась на Крите. Хранить и лелеять
Учил Ариадну когда-то царь Минос
Все то, что к богине богов относилось.
У Дикты, в подножии, просто у лона,
Куда мог попасть только лишь посвященный,
Коня привязала к каштану принцесса,
Кругом оглянулась – нахмуренный лес то.
Зажгла дева слабый, чуть дышащий факел,
Объятая трепетом легкого страха,
Грунтовою слизкой тропинкой спустилась
В пещеру, укрытую листьями пыли.
Холодная дрожь покрывала все тело,
Но остановиться царевна не смела –
Искала то место, где Рея рожала
Великого Зевса и где воспитала.
Муж Реи, по имени Кронос, боялся
Ребенком своим быть повергнутым с власти,
Поэтому бог поедал всех малюток
Родившихся, но не проживших и суток.
А Рея хотела быть матерью все же:
Придумала трюк, чтобы не уничтожен
Был Зевс. Затянув дом хмельным фимиамом,
Дала поглотить она Кроносу камень.
Когда о подмене проведал, искал он
Повсюду младенца: обнюхивал скалы,
Деревья ломал, изменял русла речек.
А час безвозвратен и так скоротечен!
Когда юный Зевс стал уверенным, стройным,
Затеял с отцом настоящую бойню.
И сын победил, смерив Кроносу Тартар –
Широкую бездну под адовым царством.
Найдя нужный угол, принцесса вздохнула,
К стене правой кистью она прикоснулась
И замерла тихо. Опять зашептала –
Священное таинство ей открывалось.
Молилась царевна неистово долго,
Просила и солнце, и ветер, и волны
Тесею помочь в грозной будущей битве
И ждала ответа от Реи в молитве.
Принцесса как будто бы слышала голос,
Пугающей повести тощий осколок,
Катился он эхом и падал на плечи:
«Гефест-фест, клубок-бок-бок, Миноса меч-меч…»
Принцесса очнулась - а разве уснула?
Пещеру покинув, коня развернула,
Помчалась в дворец, хоть в ушах все звенело, -
Пускай! Поняла Ариадна, что делать.
IX
Тем временем пьяный Тесей веселился,
У ног его пламень из бабочек вился
Красивых и юных, зеленых и свежих,
И к каждой он был и улыбчив, и нежен.
И воины рядом его отдыхали,
Кругом мотыльки бесконечно порхали,
Им в кубки вина подливали, смеялись,
Глаза янтарем неостывшим сверкали.
В компанию девушек, словно пантера,
Неспешно ступая, протиснулась Федра.
Роскошный ее аромат сладко таял
На всех отдыхавших в танцующей зале.
Тесей обратился к принцессе с насмешкой:
«Красавица, сядь ко мне ближе, утешь-ка!»
На что ему Федра ответила рьяно:
«Тесей, я принцесса, а ты, видно, пьяный.
Вино ослепило твой разум героя.
О, как же глупы афиняне порою!»
Царевна, вздохнувши, добавила: «Скучно»,
Со свитой своей удаляясь беззвучно.
Запали и запах, и внешность Тесею.
Слегка отрезвев, попросил он развеять
Одну из служанок сердечную серу,
И та указала на комнаты Федры.
Вошел он несмело в чужие покои,
Хоть был и отважный, уверенный воин.
Запомнив чарующий смак фимиама,
Тесей направлялся по запаху прямо.
И, правда, увидел в одном коридоре
Скучавшую Федру в каком-то миноре.
Окликнул ее, подойдя к ней поближе.
Но дева сочла, что поступок бесстыжий:
«Осмелился, принц, ты ворваться в обитель?
Не знаю кто ты: человек, небожитель,
Зачем ты, герой под вопросом, явился?
Сначала убил бы – потом веселился!
О, как не люблю гонорливых героев,
Что рвутся бестактно в чужие покои!»
«Твой образ, дочь Миноса, чистый и светлый!
Не знал я харизмы твоей, не заметил!
Пленен красотою твоею навечно,
Поэтому я и решился на встречу!»
«Спросил бы меня – а хочу ль я свиданий?
Пустые слова твои, принц-афинянин!
Тебе хорошо от вина – это ясно,
Вино наше хвалят, видать, не напрасно!»
«Царевна моя, я сегодня увидел
Тебя очень близко – теперь ты мой идол,
Толпой суетливой и пафосом Крита
Я был очарован. Теперь я разбитый».
«Прости меня, принц, но нельзя нам общаться,
Я вольная ветка другого пространства.
Ты гордый орел, но полет у нас разный,
Тем более видела я Ариадну.
Сестра моя глаз от тебя не отводит,
Мне кажется, что-то у вас происходит».
«Я сердце свое только слушаю, Федра,
Оно без тебя все покроется цедрой,
И бой с Минотавром мне будет не нужен,
Коль перед тобой не предстану я мужем!»
Ногою ударив о мраморный настил,
Тесей повернул и исчез восвояси.
Закрылся Тесей в своей спальне на сутки.
Всю ночь он не спал и уснул только утром.
X
Тесей третий вечер заканчивал в Кноссе.
За ужином задал он пару вопросов
Дедалу о схеме того лабиринта.
Ответил умелец: «На севере Крита
Построено здание с сотнею сводов,
Опасных ловушек, дворов, переходов.
В нем тысяча комнат, широкие залы,
Там сотни критян при постройке пропали.
И где Минотавр, мне сказать трудно очень,
Он в камерах заперт был темною ночью,
Но веер из хитросплетенных участков
Такой, что я помню их только отчасти.
Внутри лабиринта темно, очень сыро,
Там нет потолков, только черные дыры,
Хоть стены высокие небом накрыты,
Не видно ни звезд, ни луны в лабиринте».
«Дедал, если б ты был сейчас в этом месте?» -
Спросил его принц. «О, Тесей, неизвестно.
Скорее попал бы, усохнув, на Небо,
Убить Минотавра – всего лишь полдела.
Ведь сооружение так хитро свито,
Что, будучи в нем, тяжело найти выход».
Тесей поклонился умельцу и вышел.
Он был озадачен сильней, чем обычно.
Направился принц отдыхать к себе в спальню,
Войдя в нее, он увидал Ариадну.
У зеркала грустная дева стояла,
Ослабленным голосом принцу сказала:
«Любимый, тебя я не видела сутки.
О, как тяжелы мне теперь промежутки
Меж нашими встречами. Как я скучаю.
Тесей… Мне не кажется… Ты опечален!»
Смотрела царевна внимательно очень.
О, как же ей дороги карие очи!
Она любовалась Тесеем, как летом,
Как морем любуется ласковый ветер.
Тесей даже с грустным своим настроеньем
Был сказкой принцессе, быть может, последней.
Широкие плечи и крепкие руки,
О, как же хотела в объятиях скуку
Его разогнать. Взять ладони большие,
Дышать нежно в них, как в цветы полевые,
Коснуться устами губ спелых, как вишни,
И чувствовать ими, как принц ровно дышит.
Но горечь Тесея была очень сильной,
Смотрела принцесса и знала, что милый
Волнуется очень – не просто усталый,
Весь мыслями там, в лабиринте Дедала.
«Я знаю, любимый, печали причину,
Позволь мне стереть ее, хоть половину!
Тебе принесла я две вещи сегодня:
Волшебный клубок, пусть он с виду негодный,
И меч царя Миноса, тоже особый.
Он в пять раз сильнее других. Ты попробуй
Срубить вон ту чашу – она разлетится
На сотни кусков, просто испепелится!
И нитку клубка привяжи завтра к входу,
Убив Минотавра, потом на свободу
Ты выйдешь по нити, шелка ее прочны.
Затем мы покинем Крит, первой же ночью!
Узнает отец мой, что меч я украла –
Меня он накажет, считай, я пропала!»
Опробовав меч, принц восторженно крикнул:
«Принцесса, да ты дала шанс мне великий!
А как же достался клубок Ариадне?»
«Построив то пекло, дал нити Дедал мне.
Еще, мой единственный: как Минотавра
Почуять в запутанном здании завтра
Особые желтые звезды подскажут-
К быку тебе путь, осветляя, укажут».
XI
Наутро Тесей со своей верной свитой
Избрал направление к северу Крита.
Какой же чудесный был остров в рассвете,
Его на все стороны красило лето.
Багряные пальцы держали утесы,
Свисавшие прописью над морским плесом,
Беззвучные волны почти не катились,
Дремали в спокойном течении, в штиле.
Тесей ехал медленно, думая вовсе
Не о предстоящем сражении. В Кноссе
Остались его несозревшие мысли.
Под длинным, расшитым камнями хламисом
Просторное сердце сочилось любовью,
Как воин в агонии давится кровью.
Обеих царевен был лик ему важен,
Но разве возможно любить двоих сразу?
Свободная, дикая, с грацией лани,
С глазами сверкающими Ариадна.
Ее взор, как море по левую руку,
Наводит на сердце огромные муки.
Волос водопад к бедрам радужно льется,
Как налитые виноградные гроздья,
И кожа чиста белокурой принцессы,
А главное, был ей Тесей интересен.
А Федра разумна, с завидной харизмой,
Пленила в Тесее другую часть мыслей.
С такой же достойной манящей фигурой
Как и у сестры, но иною натурой.
Кудрявые волосы были шикарны,
Но более рыжие, чем Ариадны,
И так же спадали по пояс. А очи!
Так светят две ярких звезды среди ночи
Слегка голубым, но пронзительным светом,
Но сколько в тех звездах сокрыто секретов?
Как ветки у ивы, гибки ее руки,
Такие же стройные, легкие. Скуку
Прогнать рядом с Федрою можно мгновеньем,
Почувствовав взора лишь прикосновенье.
И образ ее, тоже светлый и чистый,
К Тесею припал, как на шее монисто
Цветет иногда неотъемлемой частью
Владычиц. Вот так, разрываясь на части,
Подъехал Тесей к лабиринту и замер –
Не видел он раньше больших таких зданий.
Когда покрывало ночное сжимало
Сильнее все большую часть ареала,
Тесей зажег факелы ярко со свитой,
Засовы открыл на вратах лабиринта,
Клубковую нить привязал к ним надежно.
Взглянул принц на небо, подумал: «Где звезды?»
В руках держа меч царя Крита волшебный,
Ступил в лабиринт он, готовый к сраженью.
XIІ
Еще в раннем детстве, во сне Ариадна,
Катаясь на облаке, вдруг повстречала
Красивую солнечную Афродиту.
Ребенок подумал, что сердце разбито
Богини и вымолвил фразу случайно:
«Мне кажется, ты, Афродита, печальна!»
В ответ засмеялась красавица громко:
«О, как же невинна наивность в ребенке!
Нет, нет, Ариадна, задумалась что-то,
Тебе же за искреннюю я заботу
Венец дам волшебный, подарок Гефеста,
Как раз я ищу ему нужное место.
Мой муж возвратился из Индии только,
Привез он камней перламутровых. Столько
На небе нет звезд, как камней у Гефеста…
Пропустим. Тебе это неинтересно.
Кузнец он умелый, сковал мне подарок –
Венец из камней тех в прекрасной оправе.
В нем восемь камней, очень свежих, как розы,
И каждый из них – это, милая, звезды.
Они так сияют, что можно ослепнуть.
В чем сила венца? С ним влюбленные вечны!
Ковал Гефест долго, старался супруг мой,
Венец очень крепкий и очень упругий.
Небесные нити затянуты в сердце,
Влюбленному может помочь он воскреснуть.
Запомни, в короне ту дивную силу
Познать может та только, что полюбила!
Не трать волшебство ты венца понапрасну,
Поможет когда-то тебе он, прекрасной!
Храни же венец, пусть обычный он с виду,
И раньше поры его тайны не выдай!»
Проснулась в ту ночь Ариадна, а рядом
Лежала корона в холодном наряде.
У стен лабиринта была и царевна.
Она за Тесеем умчалась на север
На быстром коне, никому не признавшись,
Куда она едет и что будет дальше.
Молилась принцесса владычице Рее,
Чтоб та берегла, защищала Тесея.
Потом попросила она Афродиту,
Чтоб звездами та помогла осветить путь
Над зданием мрачным, высоким и серым
К быку Минотавру Тесею, герою.
В траву положила царевна корону.
Все больше светился от мыслей душевных
Подарок богини. И полем, и лесом
Тот свет разливался, да так, что принцесса
Лицо крепко сжала в ладонях горячих,
Пылающих! Но не могло быть иначе.
О, чудо! Корона с небес засияла –
Совсем не обычною, звездною стала!
И звезды по очереди замерцали
То справа, то слева – вот так указали
К быку молодому Тесею дорогу.
Он шел сквозь бездушные комнаты, рдея
От страшного духа, по слизистой глине,
Прогнившей насквозь корневой древесине,
Тяжелым мечом все запоры сбивая,
Он двигался дальше, клубок не теряя.
В огромнейшей зале раскинулись звезды
Особым свечением, яркие гроздья
Посыпались в угол холодный, зловонный.
И понял принц, там Минотавр спал голодный.
Почуял бык запах Тесея, проснулся,
Поднялся на лапы зверь и встрепенулся,
Еще один миг – и с пронзительным воем
Внезапно набросился бык на героя.
Но сын Посейдона не дрогнул, не вскрикнул,
Сдержал грозный натиск. Так началась битва.
В свечении звезд, озарившем арену,
Тесей с Минотавром сражались, и стены
Дрожали всего лабиринта, как ветки
Деревьев трясутся при бешеном ветре.
Бросался всей тушею бык на Тесея,
Хотел разорвать, растоптать, прах развеять,
Но принц отражал Минотавра атаки,
Мечом вышивая защитные знаки.
Не час и не два продолжалось сраженье,
В одной из атак принял бык пораженье:
Тесей умудрился чуть вывернуть влево,
Схватиться за рог и вонзить в бычье тело
Свой меч. В страшных муках предсмертных забился
И пал Минотавр. Из груди его лился
Ручей черной крови. Меч вытянув острый,
Склонился Тесей в благодарности к звездам.
Клубковую нить потихоньку мотая,
Вернулся герой к лабиринтному краю.
XIІI
Встречала Тесея восторженно свита,
Их принц юный жив, хоть и сильно побитый.
С ближайших селений народ собирался,
В объятиях, славе царевич купался.
Венки свежих роз приносили критянки,
Ему и стоящей с ним островитянке.
Ведь если б не помощь прекрасной царевны,
Финал битвы мог быть иным совершенно.
А солнце всходило, и день разливался.
Тесей был не глуп, понимал: оставаться
На острове более не было смысла,
Ведь Миноса фразы похожи на крысьи.
Царь Крита желал, чтобы принц заблудился,
Убив Минотавра. А он возвратился
И сел на корабль с Ариадною, чтобы
В другие умчать, ему близкие воды.
Пресек принц погоню еще до начала:
Пробил он мечом лодкам дно на причале.
Узнав о таком повороте событий,
Повергнулся в ярость суровый царь Крита.
Но сделать не мог ничего, лишь ругая,
Он дочь проклинал, вместе с ней Пасифаю.
Стояла царица вдали, наблюдала
Отчаянье Миноса и усмехалась.
А Федра в рассеянных думах поникла –
К герою афинскому чувство возникло,
Несчитано раз она брату твердила:
«Была я права, Главк, вино наше – сила!»
На что ей ответил брат громко и щедро:
«Ведь истина только в вине, моя Федра!»
Тесей в бухте острова Наксос взял отдых,
Тут были особые, чистые воды.
Клонился закат, пляж погас в полумраке,
А в мыслях героя обрывки атаки
Не гасли: по-новому вились, крутились,
Как птицы в ловушке настойчиво бились.
И только в объятиях юной принцессы
Нашел принц спокойное ладное место.
Царевич уснул на груди Ариадны,
Как точка росы на листке винограда.
Вдруг сон увидал принц отчетливый очень,
Как будто спустился на пляж этот ночью
Дионис, вина бог, природы, экстаза
И молвил Тесею такую он фразу:
«Герой ты, царевич, никто тут не спорит,
В свидетелях Небо, в свидетелях море,
Но боги Олимпа назначили фею,
Чья грудь прикасается, принц, твоей шеи
Мне в жены. А выбор, Тесей, за тобою».
И принц открыл веки, объятый тоскою.
XIV
Макали в песок свои пенные пальцы
Душевные волны. А есть ли страдальцы
Средь слабых раскатов и долгих течений?
Какой цвет тогда у подводной измены?
Измена земная куда прозаичней,
Без лишних торжеств и ненужных величий.
Узнала ее Ариадна, проснувшись
На пляже пустынном, горячем и душном.
Вокруг ни души. Ни пылинки. Ни звука.
Стояла палящая липкая скука
Над островом. Даже бесшумно ложились
Ряды волновые на полосы ила.
Весь Наксос был вялою сорванной розой.
Застыли бакланы в распущенных позах,
С камней мотыльки улететь поленились,
Когда к ним неспешно гадюка завилась.
Умолкли лучи без привычных свечений,
Кусты были уже от собственной тени,
На них надвигались широкой стеною
Деревья из вязкой седеющей хвои.
Янтарные смолы текли с кипарисов,
Но также бессмысленно, вроде бы мысли
Ненужные катятся пьяным сознаньем,
И нету к ним жалости, нет состраданья.
На прочное небо принцесса смотрела.
Недавно там вился Венец, словно стрелы
С него вылетали лучи в перламутре,
Потом было лучшее самое утро.
Теперь то же небо. И солнце в зените.
И ночь будет здесь, будет над лабиринтом.
Но восемь сердец на палитре небесной
Уже никогда, как в ту ночь, не воскреснут.
А время стоит – что виднеется воздух,
Он Зевсом великим, наверное, создан.
Печаль вроде есть, только нет в ней дыханья.
Когда-то любилось, и было шуршанье:
Сердец, лепестков, век, жемчужин, губ, крыльев.
Сейчас этот остров похож на могилу.
И где та любовь, что открыта богами?
Где верность святая с большими цветами?
Где нежность, разлитая солнцем по телу?
И где настоящий, что любит всецело?
Принцесса сидела, смотрела на море,
Таким же бескрайним ее было горе,
Но море не двигалось, просто лежало,
Опершись слегка на поникшие скалы.
Уснула царевна на пляже песчаном
Неясно когда. И бескровные раны
Ее затянулись во сне непривычно.
Весь остров зацвел в пелене необычной.
И вдруг море стало плескаться, смеяться,
Со скалами ласково так целоваться,
Кусты голубыми покрылись цветками,
И радуги переплетались с лучами.
Песок золотистый сверкал, как алмазов
Десяток горел перламутровых разом.
Мелодии нежные островом лились,
Качали поля из серебряных лилий.
Коснулся плеча Ариадны Дионис,
Он ей улыбнувшись, сказал: «Ты свободна
Теперь от страданий, земных нареканий,
От тщетных усилий, пустых обещаний.
Сойдешь на Олимп ты сегодня со мною,
Ты будешь счастливой, веселой женою.
Люблю я тебя! За тобой наблюдаю
Еще от рожденья. Тобой восхищаюсь!
Достойная быть настоящей богиней,
И будешь ты ею на Небе отныне!
XV
На Небо Дионис забрал Ариадну,
Счастливой семьей они зажили ладно,
Ходило потом еще долго поверье,
Что Зевс даровал Ариадне бессмертье.
С красавицей Федрой Тесей обручился,
Царь Минос опять в Пасифаю влюбился,
А Главк перебрался в Италию с Крита,
Вернув прорицания дар Полииду.
В ночной поволоке Венец Ариадны
Сакральное чувство хранит постоянно,
Без слез, без сомнений, без мук и условий,
Питая весь мир настоящей любовью.
15-26 февраля 2009 г. В. Пригорницкий
ID:
568004
Рубрика: Поезія, Поема
дата надходження: 20.03.2015 10:34:29
© дата внесення змiн: 12.03.2016 12:51:02
автор: Пригорницький Віталій
Вкажіть причину вашої скарги
|
