Я вожу караваны навстречу сухим пескам.
Нет, не взыскую славы, но верю стихам и снам.
Эти сказки так странны – про горы и мудрых лам,
Вспоминаю их ночью, а воздух горяч и сух,
И пустыня звенит, будто рой надоевших мух.
У меня есть верблюд – рыжий Джерри, Усталый Глаз.
На его-то горбу я воды и везу запас,
И его берегу – он от смерти спасал не раз.
Только время придет – я оставлю его у скал.
Хорошо бы, чтоб Джерри об этом пока не знал.
Слышишь, Джерри? Пустыня мстительна и стара.
Зубы щерит и мучает: холод, потом жара.
Ну а горы.. не верю, мне сказка давно врала.
Подойди-ка поближе, подставь свой колючий бок,
Чтобы я наконец не о сказку погреться мог.
Джерри, Джерри, пустыня ветер, а мы песок.
Я безумец, а Бога нет, или он жесток.
Никого я не встретил, пустыни не пересек…
Только Джерри бредет и везет на горбу меня,
И выходит к горам через три с половиной дня.
«Не дойдешь до вершины, - сердито скрипит старик.
Камень зол и коварен. Сорвешься, оставишь крик».
Я киваю, смеюсь. «Я в песках ко всему привык».
Что оставлю внизу? Только Джерри. Слугу. Раба.
… У вершины далекой усталые два горба.
