Помнишь, хотел меня сжечь на Лысой Горе
и сбросить вниз, опутанную обуглившимися юбками;
я сбежала в круглоствольный с глазурованной керамикой минарет,
лишь бы не слышать сардонический смех в телефонной трубке.
Ты хотел же в пентакле по золотому сечению меня распять,
а я вывернулась из рук как ногайка,
из вспотевших ладоней выпала Моргенштерном;
в ночь хрустальных ножей гугеноткой канувшая… я - неверная!
Ты хотел меня многажды, а получал раз пять,
оставляя животный голод на манер перекуса в виде сухого пайка;
Помнишь с трубопроводом в штукатурной крошке из стены выдратую батарею? – твоя вольфрамовая нить не выдержала мой накал;
у меня сильные плечи, веришь?
Эта белая дрянь в порошке и такая длинная над уровнем силурийского моря рея…
Ты отрезал локоны с висков, они были рыжими, а потом сделались красными; я плевать хотела на генофонд, я бы видела его выжженным, лишь бы хорошие люди перестали ходить под масками Ряжеными, Родные, Любимые, ясно Вам?!
Я до последнего всё отдам, лишь бы хватило покрыть голые сажени; узнаешь свою до бесчеловечности взнузданную la femme?!
Да укройся же ты моими бальными кринолинами,
в капище зычный la voice резонансом по ребрам,
а Государева дорога (она же – Сибирский тракт) - такая длинная,
что ты делаешь, Отче, одумайся, ты же был добрым!..
