Глава 10
Внизу я столкнулся с няней. Она несла постиранное белье на балкон. Я на некоторое время замедлил шаг и стал вглядываться в ее движения, но она была неприступна, как стена, одарив меня холодным взглядом, прошла мимо и даже не удосужилась проронить упрек. Я отчетливо понимал, что с ее характером у меня нет шансов на то, что она начнет разговор первой, а значит рано или поздно начинать его доведется мне. Но не сейчас. Я не ведал, куда направляюсь, просто хотелось сбежать из ада, в котором я только что побывал, и вычеркнуть из мыслей дьяволицу, которая еще несколько мину назад едва не овладела мной. Во всех смыслах.
Во всех смыслах мне не хотелось выходить из роли, того негативного образа, который по обыкновению вызывает восторг у зрителей. А я и был зрителем самого себя, смеялся, когда приходилось делать что-то смешное, плакал, когда моему герою было туго или до слез скверно, умилялся, когда был счастлив мой герой, но почему-то не горевал, когда он утратил себя, так незаметно и так стремительно лишился своего «Я», того, чем он был на самом деле и принял маску мерзости. Эта жизнь была неутешительно пресной и серой, что хотелось изредка разбавить ее радугой, но где же взять волшебные семь цветов, в которых спрятана улыбка и частица солнечной стороны личности, которая затерялась во тьме моей новой жизни.
Я выбежал из дома и долго бродил по заснеженным улицам, глядя в озабоченные лица прохожих, которым не было до меня никакого дела. О, как я их понимаю, ведь и мне самому не было до себя дела. Обидно… Грустно и обидно, что человек может отнестись к себе безразлично, что приведет со временем к необратимым последствиям. Так падают империи, от безразличия и бесстрастия, так умирает жизнь и вянет душа, когда ей нечего искать, когда нечего хотеть и добиваться. Когда душа высыхает, незачем говорить о жизни, лучше сразу покончить с собой. Но я не хотел лишать себя того, что я еще называл жизнью, ибо жизнь в моем понимании означала возможность двигаться и наблюдать за сменой изображений в моем мозгу. Какое детское волнение обуревало мной! Единственное, чего мне хотелось – мне хотелось больше никогда не видеть Лору.
Я вернулся домой в половине одиннадцатого, обновленный и переполненный эмоциями. Я заглянул к няне и застал ее мирно спящей в своей постели. Я подошел к ней, аккуратно, чтобы не разбудить, наклонился к виску и бережно коснулся губами ее теплого лба. Как хорошо, что ее глаза закрыты, а разум отключен, иначе у меня не хватило бы смелости взглянуть ей в глаза, да и зачем, если я не чувствовал своей вины, если не пытался быть прощенным? Я тихонько вышел из комнаты и также беззвучно прикрыл дверь, до последнего момента разглядывая ее силуэт в ауре затемненной спальни, пока он не скрылся в тончайшей дверной щели.
Я направился в свою комнату, но, проходя мимо покоев моей матери, я замедлил шаг, устремив всего себя в приоткрытую дверь, за которой крылись самые темные мои желания. Я остановился и заглянул в ее спальню. Та, что была мне матерью, сидела на краю кровати, расчесывая свои змеиные волосы. Оттуда веяло ароматами самых дивных цветов, которых я никогда не видел в жизни. Этот аромат как будто звал меня за собой, и я не мог удержаться от соблазна идти по его велению. Я вошел в комнату и стал на пороге. Она сделала вид, будто не видит меня, продолжая свое занятие. Я ловил каждое ее движение, вверх-вниз, вверх-вниз..., пока у меня не начала кружиться голова. Я едва удержался на ногах. Она прекратила играть моими нервами, но в действительности только выдерживала паузу. Вытянув вперед левую руку, она позвала меня к себе. Я подошел и сел рядом, не отводя глаз от ее чарующих локонов, гладко вычесанных шершавым деревянным гребнем. Я запустил руки в ее волосы и гладил мягкую кожу головы, потом опустился ниже, к шее и ощутил гладкость ее тела, такого восхитительного и желанного. Но тут она резко остановила меня и, к моему удивлению, громко засмеялась, так, что у меня мороз прокатился по коже. Это был смех дикий и неистовый, смех разбушевавшейся стихии, смех Громовержца, смех угнетенной рабыни или пропитанной злобой царицы. Я отстранился от нее, полный необъяснимого страха.
Глупый мальчик... – наконец заговорила она, - ты думаешь, что мир тьмы прекрасен, но ты глубоко заблуждаешься, - она перестала улыбаться и состроила кривое подобие ненависти, - он ужасен, отвратителен, ядовит. Если ты хочешь познать его, забудь о чувствах, забудь о том, кто ты сейчас и о том, что мы связаны кровью. Ты должен во всем узреть удовольствие и добыть его любой ценой, невзирая на ту грязь, в которой оно обитает и на ту боль, которая будет уничтожать тебя потом.
Но я не могу. Я чувствую, что разлагаюсь, кода смотрю на тебя, когда трогаю твою кожу...
Ты имеешь на это право. Скажи, ты хочешь быть со мной? – Она буквально испепеляла меня взглядом.
Да. – Вырвалось вдруг из моих уст.
Тогда ты должен пообещать мне кое-что.
Я готов.
Ты забудешь, что такое нежность..., сострадание..., печаль..., скорбь... Отныне для тебя будут существовать только семь смертных грехов, возглавляемых похотью.
Я никогда раньше не грешил.
Теперь ты должен научиться этому, ведь грех – это ключ к свободе. Когда мы грешим, мы лишаемся всех обязательств, никому ничего ни должны, ни перед кем ни за что не отвечаем – мы свободны, как ветер, что треплет наши волосы утром. Грех не оставляет нам право выбора, но он дает то, что мы хотим получить, то, что не нужно выбирать и за что не нужно сражаться. Это избавление, дорогой сын, очищение, как после душа в жаркую погоду. Мы должны смывать с себя бремя.
Чтобы обрести порок?
Чтобы обрести свободу!.. используя порок.
Альбер Камю писал, что в конце всякой свободы нас ждёт кара; вот почему свобода тяжелая ноша, особенно, когда у человека лихорадка, или когда у него тяжело на душе, или когда он никого не любит. Но человек не может жить так, он должен чувствовать что-то, чтобы знать, что он все еще жив, и он должен любить.
Это сказка для маленькой девочки на ночь, о том, что однажды она встретит прекрасного принца, и он увезет ее с собой на корабле с алыми парусами в дивную сказочную страну, и что они будут жить долго и счастливо. В действительности все не так!
Потому что мы не даем сказке возвыситься над нами и овладеть нашим эгоизмом и атеизмом хотя бы на некоторое время.
Нет, это потому что сказку придумали люди. И только людям решать, что с ней делать дальше: верить в иллюзию или идти навстречу истине.
Значит, истина в пороке?
Истина кроется в твоих желаниях, о которых не каждому достанет смелости говорить.
Но я не имею подобных желаний.
Но ты же хочешь ласкать это тело?.. – Сказала она слащаво, и взяла меня за руку.
Да, но...
Значит, ты уже погряз в пороке.
Нет!
Инцест – это порок.
Нет!
Она усмехнулась:
Иди ко мне и не думай о скверном...
Она прижалась ко мне и провела языком по моей шее длинную тропу.
Скажи мне то, что хочешь сам услышать.
Да... – медленно протянул я, лишаясь последних сил.
Да... – повторила она, - но прежде мое условие, о котором я предупреждала тебя.
Какое условие?
Ты должен пообещать мне, что никогда не заговоришь о любви и навсегда забудешь это чувство.
Но почему?
Отныне порок – твоя вечная любовь, а он не ведает, что это такое.
А ты? – Я резко прервал ее ласки.
И я. А теперь и ты.
Клянусь. – Сказал я коротко, в последний раз заглянув в ее запертую душу.
О, не клянись... Пообещай, ведь клятвы невыполнимы, а обещание связывает прочнее крови.
Я обещаю.
После этих слов она вновь улыбнулась и резким движение разорвала на мне рубашку, принимаясь трепать мою грудь, опускаясь все ниже и ниже. Я провалился в беспамятство и уже ничего не соображал, ощущая только жуткое сердцебиение у меня на шее и бешеный прилив горячей крови к вискам.
ID:
427991
Рубрика: Проза
дата надходження: 28.05.2013 23:18:07
© дата внесення змiн: 28.05.2013 23:18:07
автор: Олеся Василець
Вкажіть причину вашої скарги
|
