1.
Взошли купальские костры,
заколосились на Илью.
Стена, пятнистая, как рысь,
замкнула нищенский июль.
За ней пытался я укрыть
живую женщину в бегах.
Мы воровали у греха,
у рвотной силы ведовства…
Потом вернулся ураган,
и тварью выросла трава.
2.
Можно выключить свет в окне,
за которым все шарк, да шарк
отечный город – опять не ко мне –
идет, усиленно ртом дыша,
со стометровки на 7-й км.
Свой вечный голод он пьет из сот.
Чист от сора и весь в грязи́
Маленький мальчик, очнувшись от,
зовет: «Альтфа́тер, зе́тцен зи зих».
Горький ментоловый холодок.
Глоток октября продлевает жизнь.
Больной перекупщик прощает в долг –
жалкий жестокий осенний шиз!
Они, на ходу отирая пот,
заплатят истерикой за каждый пустяк,
за все, чем ведьма ответит, от!..
и за возможность побыть в гостях.
Город пытается жить как там
и платит натурой за каждый акт.
Море, с трудом попадая в такт,
грязным лодкам лижет борта.
Заморской диетой откормленный кот
желает иметь и желает брать.
Поздний вечер в отлучке от
по переулку бредет, как блядь.
Маленький мальчик стонет в листве.
Я зажигаю на кухне свет.
2000
