Темнело. Через дорогу на углу стоял массивный старинный дом, обращенный ко мне торцом. Ряд огромных деревьев отделял дом от улицы. В торце дома под самой крышей было два круглых окна, одно из них светилось, и казалось, что это не окно, а полная луна висела невысоко над тротуаром, путаясь в голых ветвях. Чуть поодаль и повыше настоящая луна – ущербная, маленькая и некрасивая – неуверенно карабкалась в небо среди крыш, антенн и реклам.
Я стоял у какой-то шершавой зеленой стены, смотрел на эти луны и прекрасно понимал их ситуацию. Мне ли не понимать! А еще я знал, что так или иначе их проблема будет решена: или окно погаснет, или дом снесут, или луна убудет… А что делать мне? Это мне было неизвестно, нет, совершенно неизвестно…
С точки зрения календаря, это началось недавно; с моей точки зрения, это длилось уже слишком долго. Итак, с некоторых пор мне стало казаться, что внутри моей головы есть еще одна голова, маленькая, но очень тяжелая. Нет, не так; это мне поначалу «казалось»; но очень скоро я уверился, что эта вторая голова – не кажется, она существует. Что там – соперничество луны и окна…
Она, эта голова, плохо держалась на своей тонкой шее; она клонилась, запрокидывалась, ударялась изнутри в первую – видимую – голову, ударялась больно, тяжело и твердо. Говорят, что одна голова хорошо, а две лучше. Нет, не лучше. Пользы от второй головы не было никакой, а утомляла она меня до полного изнеможения.
Разные эффекты от наличия второй головы, которые я переживал днем, не давали мне покоя и ночью. Если эта голова, утомившись держать равновесие, вдруг упиралась изнутри мне в лоб, мне казалось, что сейчас и я с размаху ударюсь лицом об асфальт. Ночью же, как только я закрывал глаза, я снова видел перед собой этот серый асфальт, который стремительно приближался, и вынужден был глаза открывать.
Нечто похожее я пережил в детстве. Однажды всем классом мы отправились в лес; мы пробирались гуськом среди деревьев, и кто-то, кто шел передо мной, потянул за собой ветку сосны, а потом отпустил ее, она распрямилась и больно хлестнула меня по глазам. Потом еще много ночей подряд, стоило мне закрыть глаза, как эта колючая ветка вновь летела к моему лицу, и мне приходилось глаза немедленно открывать, чтобы избежать удара. Это было много хуже и мучительнее, чем тот единственный удар настоящей ветки, потому что повторялось без конца и ничем не заканчивалось. А сейчас это происходило с асфальтом, потом вспоминалась та злосчастная ветка, она снова летела к моему лицу, как когда-то давно, и даже во сне не было для меня ни убежища, ни покоя. Я ощущал себя таким же усталым и надломленным, какой, наверное, чувствовала себя тонкая шея моей второй головы.
Вот так, в конце концов – а эта история могла иметь не так уж много финалов – я оказался у доктора. В общем-то, случайно оказался. Я шел по улице, едва замечая, где нахожусь, потому что моя вторая голова сейчас запрокинулась, уперлась затылком в затылок моей первой головы так тяжело, что я и сам готов был запрокинуться и упасть… Нет, не на асфальт, а в какую-нибудь пропасть, в которую можно падать бесконечно. Ну, или столько, сколько по т р е б у е т с я, чтобы ускорение свободного падения сделало мою вторую голову невесомой, и она перестала давить в затылок моей первой головы. Тут я так явно представил себе, как было бы здорово сейчас оказаться в невесомости, хотя бы ненадолго, просто, чтобы вспомнить, как мне жилось с одной головой, пока не появилась вторая. Я даже остановился, и вправду на какой-то миг ощутив себя в зыбкой невесомости, но даже в этот миг маленькая и твердая вторая голова упрямо давила, прижимала меня к земле, будто вся исчезнувшая сила тяжести собралась в этой маленькой голове. Тут меня толкнули, я оглянулся и увидел, что я стою на пороге поликлиники. И я вошел.
А дальше все было, как в бинго: взззз-дррррынь-бац-бууумзззз – из регистратуры меня направили в один кабинет, оттуда – блюмц! - в другой, из другого – вааау! – в третий, потом еще куда-то, все выше, этаж за этажом, наконец – БИНГО! – я оказался в тихом и светлом кабинете. Массивный, широкоплечий доктор стоял у окна и глядел на простиравшееся до горизонта море крыш – рыжих, коричневых, зеленоватых и желтых. Когда я вошел, он поманил меня рукой, и мы стали глядеть на крыши вместе.
Вообще я люблю смотреть на крыши, только не с большой высоты, не с птичьего полета или «если сесть в бомбардировщик». Лучше всего на крыши смотреть с крыши, в крайнем случае, из окна, но с крыши, конечно, лучше. Через несколько минут, не отрываясь от созерцания крыш, доктор спросил: «Что у вас?» Тут я засомневался, стоит ли ему вот так сразу говорить, что у меня две головы, и вторая сильно мешает и вообще мне не нужна. Что же из того, что он на крыши тоже любит смотреть… И я описал доктору свои симптомы, не упоминая о второй голове. Давит, дескать, изнутри, то вот тут, то вот сюда, мешает.
Доктор понимающе кивал, глядя на крыши, потом сунул руку в карман своего халата, достал оттуда листок бумаги и передал его мне. Там был адрес и неразборчиво написанное название препарата. «Там поймут, - опередил мой вопрос доктор. – Не волнуйтесь, голубчик, не волнуйтесь. Это спазм… спазм с… с фиксацией… Ничего страшного.» И доктор теперь уже полностью сосредоточился на созерцании крыш за окном, я понял, что прием окончен и вышел из кабинета.
По указанному на листке адресу оказалась вовсе не аптека, а часовая мастерская. Из маленького окошечка мне выдали склянку с бумажной этикеткой, на которой было все то же нечитаемое слово. В склянке перекатывались две желтые пилюли. «Три раза в день. Под язык. Перед едой», - механическим голосом сообщил человек с черной лупой в левом глазу и посмотрел на меня правым глазом с таким нетерпением, будто я уже полчаса изводил его глупейшими вопросами. «Но тут только две…», - «И одной будет много», - морщась, перебил меня человек с лупой, захлопнул свое окошечко и вывесил в нем маленькую табличку «ПРИЕМ ТОВАРА».
Никто не стал бы принимать лечение, предложенное таким образом. Но как только эта мысль, подогретая возмущением, начала подталкивать меня к ближайшей урне, чтобы опустить туда склянку, пилюли, рецепт, а заодно и воспоминания о таинственных эскулапах, как моя вторая голова пошатнулась, качнулась вправо, с трудом выровнялась, а потом вдруг всем весом боднула меня в левый висок, разумеется, изнутри. И я немедленно вскрыл склянку и принял одну пилюлю…
И вот я стою здесь, у этой шершавой зеленой стены. Темнеет. В торце огромного старинного дома через дорогу, под самой крышей, светится круглое окно, кажется, что это полная луна висит невысоко над тротуаром. Чуть повыше настоящая луна – ущербная, маленькая и некрасивая – неуверенно карабкается в небо среди крыш, антенн и реклам. Мимо меня пробегают прохожие, со звоном едут трамваи, отражаясь в пыльных витринах. Мне неизвестно, нет, мне совершенно неизвестно, что мне делать теперь, когда моя голова очутилась внутри второй - невидимой – головы, большой и валкой, наполненной какой-то неутихающей влажной вибрацией, от которой мерзко дрожат веки и слезятся глаза. Что же делать…
Окно под самой крышей огромного старинного дома погасло, и ущербная луна, разом избавившись от соперницы и нерешительности, вознеслась над городом.
ID:
488662
Рубрика: Проза
дата надходження: 28.03.2014 06:05:04
© дата внесення змiн: 28.09.2015 21:42:27
автор: Максим Тарасівський
Вкажіть причину вашої скарги
|
