Тяжелая старинная дверь прекратила действие уличного света. Я оказался во власти лестничной темноты, свет лишь робко докатывался сюда по ступенькам откуда-то сверху.
– Зачем вы пришли? – возник недовольный голос откуда-то из левого угла маленького холла.
– Сегодня есть какие-нибудь выставки? – спросил я.
– Да, – последовал ответ таким тоном, как будто бы на этом наш разговор должен был быть окончен.
Из темноты, немного погодя, возникла коренастая рука, указывающая на расписание выставок.
– Внизу – касса. Внизу – раздевайтесь, – проговорил голос, опустив руку.
Касса представляла собой стол, усыпанный беспорядочными бумагами и бумажечками, за которым сидела женщина, безучастная ко всему. В её взгляде читалась ненависть ко всем, кто её тревожил. Я молча протянул ей гривну и показал студенческий билет. Она подняла на меня взгляд, по которому я понял, что должен был бы по своему билету получить подтверждающую справку в канцелярии музея, заверить её у заведующего, после чего по ней получить в бухгалтерии специальную студенческую квитанцию к оплате, с которой и подходить к ней на кассу, но взгляд её вёл к тому, что эта женщина, пользуясь своим высоким положением кассира освобождала меня от этих действий. И я, таким образом, получил свой билет на выставку почти нелегально. Кроме того, женщина всё время своим взглядом апеллировала к тому, кто сидит слева от дверей, что должно было внушать мне определённый страх. Она указала мне на гардероб, и я подумал, что она по логике вещей должна была бы выписать мне туда направление, но обратив внимание на незаконность своего билета, я решил, что направления по незаконным билетам не выписывают.
Внизу, там где была касса, было светлее, чем возле дверей, но в гардеробе был мрак. Из этого мрака в кружок света, оставляемого настольной лампой, которая была с пафосом водружена на шкаф, вошла пожилая женщина. Волосы её были растрёпаны, а лицо помято. Видимо, я оторвал её ото сна своим приходом. Она же всем своим видом показывала, что хочет, чтобы я поскорее ушел. Вешалки были пусты, и она предоставила мне самому выбирать номерок. Проход между вешалками занимали треноги самих вешалок, поэтому я был вынужден смотреть лишь под ноги, чтобы не упасть и не обрушить их, но при этом всё время цеплялся за невесть зачем здесь висящие тремпеля. Женщина села, обезнадёжившись в том, что я когда-нибудь уйду, и закрыла лицо руками. Потом провела рукой по своим всклокоченным волосам, от чего они ещё больше растрепались. Я в этот момент наконец-то разделался со своей курточкой и покинул мрачный гардероб. Гардеробщица вышла за мной следом и смотрела, как я ухожу.
Я поднялся на второй этаж и почти сразу же попал в наполненный светом абсолютно пустой зал. Откуда-то слышалось пение. На стенах висели серые изображения странного содержания. Я подошел к одному из них. Оно напоминало иллюминатор батискафа под водой с зацепившейся за него водорослью.
– Это женский волос в раковине, – послышалось из-за спины.
Приятной наружности женщина подошла ко мне от окна, хотя я её там до этого не видел. Она, может быть, как призрак , только что отделилась от стены.
Я подошел к следующему изображению. В него (как и в другие как потом оказалось) были воткнуты булавки. Приятной наружности женщина прокомментировала и его, тоже из-за моей спины, точно боясь показать свою призрачность . я быстро проходил изображение за изображением, так что она не всегда за мной успевала. Так мы перешли в ещё больший зал, с ещё более серыми изображениями. Я поспешил в другой конец помещения, где висел рисунок, изображавший стол, стул и окно, залитое солнечным светом, который наполнял это единственное изображение желтизной, разбавляя серость.
– Это свет, падающий на стол и стул, – важно произнесла женщина приятной наружности.
Я посмотрел на старинное пианино, и решил, что нужно идти. И тут она мне задала вопрос:
– Вы действительно уже хотите идти?! Но эту выставку смотрят в течение часа! Вы рискуете нарушить регламент, тем самым, поправ основы музея!
– Вы преувеличиваете. Я посмотрел всё, что мне было интересно. Теперь же могу уходить. Прощайте!
Я понимал, что она прав. Я верил, что вся основа музея рухнет, если я уйду сейчас. Но я не мог здесь оставаться. Через полминуты я был уже внизу.
Кассирша смотрела на меня разочарованно. Я не оправдал её надежд, она ведь сделала мне такое одолжение. От неё изначально зависело моё пребывание здесь. Теперь она даже не могла полностью осознать своего горя.
Гардеробщица снова вышла ко мне в том же виде, как и в первый раз. Я взял курточку и вышел из тесноты. Она спросила, чья это одежда, недоверчиво посматривая то на меня, то на мою куртку. Одевшись, и не оставив ей выбора, я сказал, что – моя. И она снова вышла провожать меня взглядом.
Я же понимал, что нужно спешить, ведь скоро обрушится музей. Сначала погибнут гардеробщица и кассирша, потом – голос из тёмного угла, а потом – приятная работница зала.
Я выбежал на солнечную улицу. На просыпающихся деревьях пели птицы. Послышался треск. Я обернулся в сторону музея: трещала несущая стена. Лопались стёкла. Никто не выходил оттуда. На улице тоже было пусто.
Музей рухнул, исчез без следа. И никто не узнает об этом.
04.04.2007
(c) Александр Стадник
ID:
66444
Рубрика: Проза
дата надходження: 31.03.2008 09:56:58
© дата внесення змiн: 31.03.2008 09:56:58
автор: Александр Стадник
Вкажіть причину вашої скарги
|
