Поэт не боится упрямой той строчки,
Что все не находится… под рукой.
Поэта страшит лишь последняя точка
И зыбь, что ведет за собою покой.
Поэт не обманется глумлением сердца,
Давно научился он говорить,
Но только в том мире его сердцу тесно,
Не может излить он печальный свой вид.
Но только в том мире его не припомнят:
«Поэт? Это кто? - Какой ты смешной…».
И среди толпы лишь говор промолвит:
«Давно он ушел из жизни шальной…».
Давно…
Когда это было?..
Да прошлой весной.
Поэт затужил й стал письма сжигать,
Что долгие ночи дрожащей рукой
Пытался… но только не мог написать.
Зачем эта мука? Разве поэты не могут
Шагать й улыбаться по длинной дороге!
Все им подавай! И сон й наслажденье!
Но только упрямо тускнеет везенье…
Поэт все грустил, грустил и заперся
В своей комнатушке, болея вся больше.
А ветер скрипел, а туча мрачнела,
И разные мысли к нему прилетели…
- Зачем я здесь жил?
От пыток страдая.
Зачем я здесь жил?
Не ощущая…
Волнения горько-тоскливой вины…
Погасли вечерние уж фонари…
