Глава 15
Итак, я позвонил Лоре. То, что я сказал ей достойно наивысшего осквернения, поскольку ни единое мое слово не было даже отдаленно похожим на то, что в действительности произошло. Но я был всецело доволен собой, охвачен дикой гордостью за то, что она поверила мне, за то, что все еще любила. Я пригласил ее на прогулку по аллеям парка, и она без колебаний согласилась. Я слышал, с каким восторгом она произносила каждое слово, насколько это было возможно слышать по телефону, я осязал ее дыхание через волшебные микроволны, доносящие наши голоса друг другу, даже представлял ее лицо: оно дышало жизнью и наливалось чудным персиковым румянцем с каждым моим словом. Когда связь исчезла, в сердце у меня сжалось что-то на мгновение, а затем распрямилось и вытянулось во что-то длинное, скользкое…
Утром на следующий день я встретил ее возле большой дороги по направлению к парку. После очередной бурной ночи в доме, который стал походить на дешевое заведение для грязных развлечений и обстановка в котором была так же унизительна, как мое поведение, я выглядел подавленным и уставшим. Когда я предстал перед Лорой, она взяла мое лицо в свои ладони, вечно уютные и теплые, и взглянула на меня разочарованно.
Полагаю, те дни, что ты провел в раздумьях, не стали впрок. – Сказала она как бы с укором, который тщательно скрыла, но который также я осторожно заметил.
О, ты ошибаешься.… Эти дни я думал о тебе, - я нагнулся к ее шее, и произнес шепотом, - видел тебя в каждом сне, а, просыпаясь, представлял, как ты выходишь из моего душа в мокром атласном пеньюаре с растрепанными влажными волосами и вспухшими от ночных ласк губами.
Она вздрогнула, но не лишилась самообладания, сохраняя поразительное смирение и твердость.
Это лестные слова, прекрасные, как розовый куст по весне, но станут ли они былью, если ты отдалился от меня столь внезапно? – Спросила она с надеждой.
Я снова здесь и только твой, как в былые годы, и мы по-прежнему помолвлены.
О, я боялась, ты раздумал…
Я дал повод. Прости.
Не извиняйся!.. Если ты не назвал мне причину, не означает, что таковой не было. И если ты не желаешь или не властен сообщить мне ее мне, то и не нужно. Ты волен в своем решении, как я и говорила: красный и черный. Я счастлива, что ты выбрал красный!.. – Говорила она так скоро и так живо, что я опасался как-либо выдать себя, показать, как низко я пал, как надо мной кружит Ангел Смерти и как он отнимает все то прекрасное и романтическое, что дарит мне ее любовь.
Красный?.. – В замешательстве спросил я.
Любовь! – Воскликнула она, и неожиданно поцеловала меня так наивно и неистово, что я не посмел противостоять, позволив ее губам бродить по моим и передавать свой задор.
Мы целовались долго и нежно, и я чувствовал, что становлюсь чище, светлее, что моя душа уже видит просвет в новую жизнь в конце туннеля вечного мрака, но с тем я таил невысказанный страх, что когда поцелуй оборвется, и ее губы покинут мои, я вновь окажусь во тьме, а мои мечты будут втоптаны в грязь.
Так и случилось. Она отпустила меня, а я едва удержался на ногах, чтобы не упасть, словно ее губы высосали из меня все силы, унесли в небытие энергию жизни вместе с моими безголосыми мольбами о спасении и верой, которую я так страстно отвергал, и которая все еще горела во мне далеким угасающим пламенем.
Дальше мы шли, держась за руки. Она почти не говорила, да и мне было не до слов, кроме того, что я был похож на кровожадного хищника, выходца диких джунглях, затаившегося в буйной зелени, чтобы преспокойно растерзать пойманную им добычу и заглотить ее по кускам, с наслаждением упиваясь горячей кровью. И хотя крокодил роняет слезы, когда его острые клыки впиваются в плоть, это всего-навсего фикция, насмешливая и жестокая, как та, что я придумал для Лоры. Внутренне я торжествовал, что она попалась в мою ловушку, несмотря на противоречивые чувства, обуревающие мной время от времени. Когда я, думая о ней, вижу любовь в ее ясных глазах, улыбку, расплывающуюся солнцем на ее лице и фруктовый румянец на щеках, я жажду перемениться, открыться ей на покаянии, как священнику на исповеди, поверяя свою судьбу, как Господу. Но когда передо мной встает темный образ моей матери, настигающий меня повсюду, наяву и во снах, я становлюсь чужим, отвратительным уродом, казнящим всех и себя в частности за часы, проведенные во грехе, за время, подаренное Дьяволом и представленное, как счастье, а в действительности – завернутое в красивую упаковку падение личности в такие бездны, которых даже любовь не преодолеет.
Вернувшись в место, которое некогда было моим домом, открыв дверь, за которой ждала меня няня и все благое, что давала мне ее безграничная забота, я очутился в совершенно ином мире. За те несколько недель, проведенные мной в новом существующем измерении, среди холода безжизненных планет и отравительного сияния звезд, дом превратился в логово смерти, отрицания всех духовных ценностей, всякой моральности, не говоря уже о тепле и уюте, жившем в нем ранее. Теперь здесь постоянно находились какие-то люди, неизвестные, подозрительные, отталкивающие лица блуждали в этих стенах. Повсюду слышался смех и вопли, спиртное лилось рекой, раздавались звуки струнных музыкальных инструментов, заунывные ноты старых песен, канувших в Лету. Полуобнаженные дамы метались из комнаты в комнату, играли с выпившими мужчинами, садились к ним на руки, ласкали их и предавались любовным утехам прямо в центральной гостиной, посреди общества, которое слыло порочным. Проведение подобных вечеров учащалось с каждым днем, как пульс бегущего в никуда человека, а затем им на смену пришли и утра, и дни, и ночи… Я вращался в этом хаосе, как в мясорубке, но вынужден признаться: то, что я видел, безусловно, пугало меня, но никоем образом не отталкивало, другими словами, мне нравилась такая жизнь, и я не собирался прекращать запретные мгновения блаженства.
Я поднялся наверх в надежде отыскать мою мать среди этих лиц и тел, но поиски мои оказались тщетны. Я бродил по дому, как призрак, опустошенный и неприкаянный дух, между небом и землей, между жизнью и смертью, и нигде в этом сатанинском логове не находилось приюта моей душе. Никто меня здесь не узнавал, хотя я был уверен, что большинство этих людей не так давно побывали в моей спальне, и даже тогда я не глядел в их лица, предаваясь удовольствиям без разбору, без оглядок и терзаний. Это стало привычкой, как незаметное глотание воздуха, как питье воды во время жажды, как потребление пищи во время голода, и я довольствовался тем, что воспринимал все, как игру, разовый перекус или дружеское рукопожатие. Для меня все утратило прежние краски, не к чему было стремиться, не во что было верить, ничего было желать, да и всякое желание во мне угасло, как, впрочем, и сомнение, та обнадеживающая двойственность, которая держала меня в тисках все это время. Она, казалось, была послана мне ангелом-хранителем, чтобы предоставить второй шанс, возможность искупления, уберечь от грехопадения и вступления в круг порока. О, должно быть тогда я бы отдал все за то, чтобы отыскать круг добродетели и ухватиться за него, как утопающий за спасительную соломинку, и быть может, в моем редком случае эта самая соломинка послужила бы возвращением к жизни праведной, светлой и радостной. Возможно, я бы вновь мог смеяться….
Я метался из комнаты в комнату, но ни одна не была свободной. Дом стал гнездом порока, притоном, обителью незнакомой мне ранее жизни, которая каким-то чудесным образом то и дело обходила меня стороной, как будто высшее благословение снисходило на меня, защищая от коварного соблазна. В каждой комнате я сталкивался с пугающим зрелищем: оргии, сопровождающиеся дикими воплями, пытки, истекающие потом и кровью женщины в разорванных одеждах, отдающие себя всецело губительной страсти, молодые девушки, многие из которых на вид казались несовершеннолетними, мужчины, жаждущие хмельных вин в серебряных бокалах, где отражались испуганные лица девственниц.… Наконец, я метнулся к лестнице и через какое-то время оказался посереди гостиной. Сравнительно юные девушки и мужчины вмиг окружили меня со всех сторон, принимаясь за непристойные ласки. От них веяло необыкновенными заморскими запахами трав и цветов, которые я раньше никогда не вдыхал, далеких морей и гор, которых я не видывал, диковинных масел и соков, которых я не вкушал; и все они кружили мою голову так сильно и невероятно, что я терял самообладание, уже не мог сопротивляться им, а движения мои точно сковали кандалы. Я опустился на колени, закрыл глаза и в слиянии запахов и звуков отдался волне безумства и паники, свыкшись с мыслью, что эти ощущения проникнут и воскресят меня в новом образе, который предстанет перед миром и мир возлюбит его.
Но так не стало. Что-то помешало моим надеждам. Я осязаю, что их дыхание на моей коже редеет, застывает и исчезает восвояси, теряются запахи, умолкают звуки, замирает кипящая действительность, как будто кто-то гасит пламя. Я открываю глаза и вижу перед собой ее, ту, что я искал так рьяно, пристально вглядываясь в лица метавшихся грешников. Она вошла в гостиную неслышно, незаметно, но все тот час же замерло, поклонившись, как в сказке, своей королеве. Никто не оглашал, и ничто не предвещало ее визита. Он был таким же спонтанным, как она сама во всем блеске и прелести, в которую я влюбился с первых секунд знакомства. Она подошла ко мне и опустилась рядом. Я внимательно посмотрел на нее: бледное гордое лицо ничего не выражало, с губ исчезла привычная улыбка, а чело, прежде сухое и теплое, укрылось мелкими каплями, как росой трава поутру. Волосы ее были собраны на затылке, окаймленном мелкими драгоценными камнями и черной бархатной лентой. На проборе держалась чуть заметная вуаль в мелкую сетку, из-под которой мягко ложились на овал лица два тонких подкрученных локона, искрящиеся своей чернотой в тон гаммы головного убора. Она смотрела будто сквозь меня, как всегда, думая о чем-то, размышляя о сути вещей, в которую одна она была посвящена и свято ценила это божественное право. А я, глядя на нее, созерцая ее красоту, влюблялся, как безумец, как юноша, познавший первую страсть, как воин, отпраздновавший великую победу, влюбляется в образ богини Виктории. Она долго таилась в молчании, сверкая темными, как уголек зрачками, водя ими из стороны в сторону, пока ее взор не замер прямо на мне. Она коснулась рукой мох губ и спросила:
Скажи мне, ты говорил с ней?
Она любит меня. – Ответил я, и мое лицо приняло злорадствующее выражение, а губы заиграли ехидной усмешкой.
Послышалась мелодия скрипки. Она закрыла глаза, выразив в мимике умиление.
Прекрасно!.. О, как прекрасно плачет скрипка, как жемчуг сыплет она эти пьянящие звуки, как сердце, пронзенное стрелой, источающее последние капли крови, как сладкий хмель, дурманящий голову! О, эта музыка скорби, она рождает грезы блаженства. Играйте! Играйте! Пусть этот дом наполнится живой элегией!
Она изумительна, эта музыка…
Как ты поступишь, сын мой?..
Я буду наполняться этими звуками, пока слышу стук своего сердца!
Я о другом. О том, что ранит тебя, что не пускает целиком в мои объятия.
Ах, ты об этом… Я поступлю правильно.
Ты тверд в своих намерениях? – Спросила она, обнимая меня, извиваясь, подобно гадюке в моих руках.
Да.
Скажи мне свои действия. – Гипнотическим голосом завораживала она, продолжая целовать мое тело.
Скоро выпускной бал. Я намерен пригласить ее, любезничать, говорить комплименты. Она будет танцевать весь вечер, и блистать в сиянии огней, подобно актрисе в свете рампы. Но тут…
…приду я.
И ее свет померкнет для всех. И для меня…
Ты будешь танцевать со мной один танец, но только этот танец исполнит мой сын, а не ее суженый, и только этот танец запомниться и разожжет во тьме пламя, искры которого будут видны далеко за пределами бытия. И ты поцелуешь меня…
…в губы.
На рассвете!
И как только небо зальют кровавые пятна, мы исчезнем для мира навеки, уйдем в историю, как праздные владыки и станем легендой, как великие войны.
И привычный мир оставит нас, а мы, ставшие другими, построим свой, без страха жизни и смерти, вакуум, где не будет времени и пространства, без привычки, без суеты, без стремлений…
Волшебный мир! – В безумстве крикнул я.
Прекрасный мир! – воскликнула она.
Прекрасный мир! Прекрасный мир! – Подхватила толпа, и снова ожили звуки, заискрились, засверкали, задрожали, как затон на ветру, как осенние листья, вот-вот сорвущиеся в бездну.
Свободный мир!
Прекрасный мир!
Прекрасный мир!..
ID:
428235
Рубрика: Проза
дата надходження: 30.05.2013 02:46:28
© дата внесення змiн: 30.05.2013 02:46:28
автор: Олеся Василець
Вкажіть причину вашої скарги
|
