ЧАСТЬ 1. СТАРЫЕ ВРЕМЕНА
История 1. Дискобол
История 2. Предел совершенства
История 3. Родник
История 4. Сквернословие
История 5. Игры разума
История 6. Морская душа (цикл): Пролог
История 7. Морская душа: Амфора
История 8. Морская душа: Спасание утопающих
История 9. Морская душа: На плоту
История 10. Морская душа: На море (Образ будущего)
История 11. Морская душа: На протоке (Terra Incognita)
История 12. Любовь
История 13. Сила искусства
История 14. Поединок
История 15. Оранжевое настроение
ЧАСТЬ 2. НОВЫЕ ВРЕМЕНА
История 16. Репатриация ложки
История 17. Крылья Родины
История 18. Разделительная полоса
История 19. Не навреди
История 20. Бремя отцовства
История 21. Разговоры с дочерью. Ботаника (Пять лепестков)
История 22. Ловцы человеков
История 23. Каждому свое
История 21. ЛОВЦЫ ЧЕЛОВЕКОВ
Сентябрь в этих краях – еще совсем лето. Жара, раскаленный асфальт и пыльная зелень; солнце слепит глаза сквозь листву и огромные окна аудитории, всюду мечутся ажурные тени. Все сколько-нибудь блестящие предметы в аудитории отражают солнце; первокурсники жмурятся от солнечных бликов и скачущих теней. Солнечные зайчики прыгают по стенам и потолку, по зеленой, в меловых разводах доске, по столам, учебникам и по лицам студентов. От жары и бесконечного мелькания солнечных зайчиков студенты впадают в гипнотическое оцепенение, а голос преподавателя, который, кажется, единственный не поддался завораживающей игре света и тени, доносится как бы из какого-то малозначительного далека.
Звонок. Студенты встряхиваются, затуманенные глаза проясняются и даже успевают заметить, как в дверях исчезают плечо, рука и чемоданчик преподавателя. Что это была за «пара»? – Ничего вспомнить невозможно, и только по плечу, руке и чемоданчику студенты догадываются, какой предмет им только что читали. Те, которые уже преодолели оцепенение, поднимаются и выходят в полутемный, а после полутора часов яркого солнца в огромных окнах – совершенно темный коридор, ощупью пробираются в холл, где призывно светится дверь, ведущая на крыльцо.
Здание университета – массивное, с колоннами, в лучших традициях советских «присутственных мест», возносится над обширными пространствами горячего асфальта. Над тротуарами плывет смог и дрожит марево. Но прямо через дорогу, все шесть полос которой сейчас запружены автомобилями, автобусами, троллейбусами и грузовиками, виднеется небольшой сквер. Его тенистые аллеи манят покоем и прохладой, и студенты, махнув рукой на расписание, устремляются под сень акаций.
Однако этот поход для большинства студентов и начинается, и заканчивается у кривобокой будочки с трафаретной надписью П И В О, расположившейся у входа на центральную аллею сквера.
Димка пива не любил. В этом обширном, но душном и пыльном, сплошь каменном городе, походившем на территорию какого-то чудовищного промышленного предприятия, он тосковал по маленьким и уютным пространствам своего детства, в которых не было ничего промышленного. Поэтому Димка решительно миновал ПИВО и направился в сквер. Здесь росли такие же огромные акации, как в его родном городе, у его родного дома. Димка сошел с дорожки и по сухой желтой траве подошел к одному из деревьев. Он приложил ладони к теплой, на вид шероховатой, а на ощупь - чуть бархатистой коре. В глубоких складках коры торопливо пробегали крупные муравьи, одни поспешали вниз, другие – им навстречу, вверх. Из-за этого Димке казалось, что он и видит, и ощущает ладонями ток древесных соков под этой бархатистой корой.
Сзади послышался шорох. Димка опустил руки и обернулся. К нему подошла и теперь стояла рядом, внимательно в него вглядываясь, цыганка – средних лет, смуглая, черноволосая, в ярко-желтой кофте и фиолетовой юбке до пят. Цыганка улыбнулась и не сказала, а утвердила свое предположение, сделанное очевидно, уже некоторое время тому назад:
- Студент!
Димка мало имел дела с цыганами, его представления об этих людях исчерпывались образами смуглых женщин в цветастых одеждах, разгуливающих в самых многолюдных и суетливых местах города так неторопливо и безмятежно, словно кроме них, там никого и в помине не было. Еще Димка слышал разные истории о цыганских гаданиях и мошенничествах, но инстинктивно не хотел им верить. Ему казалось крайне несправедливым судить о людях на основании чужого мнения, сплетен, пересудов и стереотипов. Кроме того, у Димки когда-то давно был сосед-цыган – шумный и веселый выпивоха и враль, и при этом человек совершенно безобидный. Поэтому Димка даже обрадовался, когда цыганка вдруг покинула свое безмятежное уединение в центре мегаполиса и сама, первая обратилась к нему. И Димка утвердительно кивнул головой, а потом и сказал, стараясь звучать и выглядеть приветливо и дружелюбно:
- Да, студент!
Цыганка улыбнулась удовлетворенно и что-то сказала, но что именно, Димка не разобрал. В тот миг, когда цыганка произнесла это слово, как будто невидимая и легкая, но очень настойчивая и убедительная рука надавила на Димкин лоб, и даже не на лоб, а прямо на лобные доли мозга, словно Димкин мозг сейчас был открыт и лишен защиты черепной коробки.
Димка ощутил только это давление, и больше ничего; он теперь уже и не видел, и не слышал ничего вокруг себя, будто вдруг очутился в толще бездонной во всех направлениях темно-зеленой воды – но воды сухой и лишенной температуры. Только иногда в этой темно-зеленой воде и в навязчивом и неодолимом давлении на мозг приоткрывалось окошко, в котором Димка видел себя, маленького, растерянного, под огромной акцией, видел так, как если бы смотрел откуда-то сверху, скорее всего, из кроны одного из соседних деревьев. И окошко закрывалось, как только Димка успевал в него что-то разглядеть, и потом открывалось другое окошко, через которое Димка видел какие-то массивные черные и коричневые складки, то ли кожи, то ли грубой материи. Как только Димка понял, что видит свой собственный кошелек – правда, в неожиданном ракурсе, как если бы сам Димка находился внутри собственного неказистого и потрепанного кошелька – окошко беззвучно, но решительно захлопнулось, и вокруг остались только темно-зеленые неподвижные и безмолвные воды.
Тут давление исчезло, и Димка едва не упал. Он чувствовал себя так, как если бы только что спрыгнул – вслепую, с завязанными глазами – с какого-то помоста высотой метра в два, спрыгнул и едва удержался на непослушных и ослабевших ногах, хотя он по-прежнему стоял около дерева, а перед ним стояла цыганка. Покачиваясь и ощущая себя больным и разбитым, Димка попытался посмотреть прямо в лицо цыганке. Но то, что сейчас видели его глаза, постоянно перемежалось с картинками, которые Димка только что разглядывал сквозь окошки в толще темно-зеленых вод. А потом на него снова накатило оцепенение, и он будто снова оказался в аудитории, полной солнечных зайчиков и мелькающих ажурных теней. В общем, Димке было совсем худо.
Тут Димка заметил, что цыганка толкает его, несильно, но очень настойчиво, так же, как та невидимая рука, которая только что затолкала Димку в немую темно-зеленую глубину. Потом Димка сообразил, что цыганка толкает не его самого, а вкладывает ему в руки его кошелек, пустой и как будто бы даже вывернутый наизнанку. Димке внезапно стало очень себя жалко, прямо до слез, ведь то, каким образом выглядел сейчас его кошелек, здорово походило на то, каким образом чувствовал себя Димка. Он рассердился на цыганку, поднял на нее глаза, и совсем уже было собрался сказать ей нечто жесткое, но цыганка, которая только что деловито изучала Димку своими блестящими быстрыми глазами, вдруг оскалилась и коротко произнесла нечто угрожающее и даже показала Димке кулак. Димка теперь уже был так сердит, что, пожалуй, и бросился бы на цыганку, но ноги его все еще были совершенно ватными и непослушными, как, собственно говоря, и Димкин мозг.
Димка прислонился к теплому дереву и только благодаря этому устоял на ногах. Стоя у акации, он наблюдал, как цыганка удалялась, в своей обычной неторопливой и безмятежной манере, как к ней присоединились ее товарки в цветастых одеждах, как они миновали ПИВО и исчезли в толпе. Тут по Димкиной шее и ушам забегали муравьи, и он окончательно пришел в себя...
Димка шел по своей улице, а справа от него вприпрыжку бежала дочь. Повсюду еще виднелся снег, но он уже никого не мог обмануть. В городе наступила весна. Чтобы в этом убедиться, не было нужды смотреть ни в небо, ни на календарь, ни на улицу; сам уличный шум стал весенним – острым, свежим, живым. Конечно, секрет весеннего уличного шума весьма прост: он доносится сквозь приоткрытые окна, тогда как зимний шум – смутный, невнятный – слышен сквозь наглухо закрытые рамы и снеговую опушку подоконника. Как бы там ни было, Димка шагал по улице за руку с дочерью, улыбался и ни о чем серьезном не думал.
На узком тротуаре было довольно много людей, все спешили, то и дело приходилось принимать в сторону, чтобы разминутся с прохожими. Вдруг перед ними оказалась довольно массивная и совершенно неподвижная фигура. Это была цыганка. Она стояла посреди людного тротуара так безмятежно, словно кроме нее, тут никого и в помине не было, и лениво поглядывала по сторонам.
Димка не обратил особого внимания на цыганку, просто сделал шаг вправо и придержал дочь за руку, чтобы обойти это неожиданное препятствие. При этом Димка ступил в глубокую лужу и почувствовал, как вода хлынула в ботинок. Это заставило Димку с некоторым раздражением взглянуть на цыганку, из-за чего он не заметил очередной лужи и набрал воды теперь уже и во второй ботинок. Раздосадованный этой неприятностью, Димка еще раз оглянулся на цыганку, когда остановился у пешеходного перехода, ожидая зеленого сигнала светофора.
Цыганка уже стояла не одна. Возле нее остановилась девушка, цыганка что-то говорила ей, а девушка медленно раскрывала свою сумку и протягивала цыганке. Вид у девушки был при этом совершенно отсутствующий. Прохожие на ходу задевали ее, но девушка обращала на них внимания не больше, чем если бы она была манекеном. Димка решительно поспешил назад. Цыганка еще только с интересом заглядывала в сумку, продолжая что-то бормотать, как Димка схватил девушку за руку и с силой потащил за собой. Девушка не сопротивлялась – она просто едва переставляла ноги. Димка вдруг вспомнил, как невидимая и легкая, но очень настойчивая рука давила ему на мозг, а вокруг была только бездонная темно-зеленая вода. Он понял, что девушка все еще находится в толще этих неподвижных и безмолвных вод, и в лучшем случае она видит только довольно странные вещи через те самые небольшие окошки.
Димка одной рукой тащил дочь, второй девушку, стараясь управлять своими спутницами так, чтобы избежать столкновений в плотной толпе. Он все время говорил с девушкой, громко, отчетливо произнося слова, и ее глаза постепенно приобретали осмысленное выражение, а шаги становились все увереннее. Так они прошли два квартала. Дочь с интересом за всем наблюдала и от вопросов пока воздерживалась. Но Димка знал: совсем скоро объяснить придется все, и рассказать – тоже все, вплоть до муравьев.
На углу у метро они попрощались с девушкой, которая уже полностью пришла в себя, но все еще находилась под сильным впечатлением от этого происшествия. Димка помахал ей рукой, повернулся к дочери и не смог сдержать смеха при виде ее горящих от любопытства и нетерпения глаз. Он обнял ее и сказал:
- Итак, давным-давно, лет 20 назад, поступил я на первый курс университета...
2013 г.
ID:
503327
Рубрика: Поезія, Лірика
дата надходження: 05.06.2014 08:34:18
© дата внесення змiн: 16.09.2016 09:55:08
автор: Максим Тарасівський
Вкажіть причину вашої скарги
|
