ЗАЗЕРКАЛЬЕ.
Поезд идет... к чертям собачьим.
Первое задание. Станционная
смотрительница. Хантымансийские
Сторожилы или ХАМАС. Имени
Лазаря Кагановича.
ЧТО ОДИН ЧЕРТ, ЧТО ДРУГОЙ.
Провалы памяти случались у меня и раньше. Однажды, после вечеринки на берегу Черного моря, я в совершенном беспамятстве совершил переход вдоль отвесной скалы. И только на следующее утро обнаружил, что тропинка, приведшая меня, домой, множество раз, прерывалась каменными глыбами, а в иных местах была просто слизана горными обвалами.
Нечто подобное произошло и в тот вечер. Санитаров помню.… Но как очутился в городе Сургуте, а затем в поезде, следующем аж за Полярный круг в какой-то город нефтяников. …Впрочем, все это стало ясно чуть позже. А поначалу, ощутив острую жажду, обнаружил на столике все необходимые «медикаменты» из «аптечки первой помощи»: бутылку «боржоми», соленые огурчики в мутном рассоле, и что-то очень аппетитное в томатном соусе.
«Добрый день, симпатичнейший Степан Богданович!»- пронеслось у меня в голове …
Здесь следует пояснить, что в те времена даже сообщества «идейно неустойчивых товарищей» не обходились без своих авторитетов. Сторонники православия и славянофильства зубрили наизусть труды Аксакова и Леонтьева. Сионисты пытались изучать иврит и хранили в своих коммунальных углах, невесть каким образом добытые, портреты Моше Даяна и Бен Гуриона. У людей моего круга тоже были свои кумиры. Получить признание и уважение мог лишь тот, кто с легкостью и, добавим, к месту приводил цитаты из «Пятикнижия современного люмпен-интеллигента»: Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», Ильи Ильфа и Евгения Петрова «12 стульев» и «Золотой теленок», неопубликованного Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки» и Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка».
…Иной, так кратко и точно определив ситуацию словами классика, мог бы и возгордиться. Но до того ли было мне? Еще мгновение и я почувствовал мерный стук колес. А за окном плескалось не ласковое Черное море, а бескрайнее море тайги. В отличие от Степы Лиходеева, директора театра «Варьете» из бессмертного романа «Мастер и Маргарита», мой Воланд забросил меня гораздо дальше и в не пример менее привлекательные места, нежели Ялта. Поезд шел на север, прямиком к Ледовитому морю – океану.
Оставалось лишь смириться и перейти к восстановительной процедуре. Первый глоток «боржоми» опрокинул все мои представления об этом напитке здоровья. Минеральная вода оказалась водой огненной. Мир перестал казаться таким отвратительным. Соленые огурчики и сосиски под томатным
соусом, сопровождаемые нектаром из неказистого сосуда навели на мысль, что Крым и Кавказ, в общем-то – пошлость. А вот поезд, идущий в неизвестность, это…
«Это - твое первое задание»,- произнес знакомый мне будуарный голос. В дверном проеме купе с неизменной сигаретой стояла Марина. Удивить меня чем – либо уже было невозможно. Но радоваться я еще не разучился. И, следуя традиции людей моего круга, восторженно, слегка перевирая и вставляя отсебятину, запричитал словами классика: « Аннушка, наша Аннушка! С Садовой! Это твоя
работа?… Подсолнечное масло… Консультант…».
«Кирюшка! Бросьте трепаться!…Федор Иванович сейчас вернется»,- развязно перебила меня Марина и многозначительно повела бровью.
«Пароль, - пронеслось у меня в голове, - одна из сцен погони поэта Ивана Бездомного за Воландом… КГБ читает мои мысли! Но как, чертовка, знает Булгакова! – и, перебрав в уме все возможные варианты ответа, в полголоса произнес. – Ах, развратница!…»
Марина удовлетворенно прикрыла глаза, оценив быстроту и точность моей реакции. « Михаила Афанасьевича Булгакова оставим на потом, - прошептала она, - а сейчас о деле». Все, что мне довелось узнать из ее рассказа, можно было охарактеризовать одним словом: вляпался.
История с санитарами и скорой помощью, которая до того момента оставалась в моей памяти, как связующее звено между прошлым и настоящим, сомнений у меня не вызывала. Эта карета социальной добродетели сама собой к человеку не приезжает. Ее нужно вызвать, ее необходимо послать к … пострадавшему или к тому, кто еще может пострадать. Вот ее мой благодетель и отрядил за мной, когда вдруг обнаружил, что его подопечный принял свою опалу слишком близко к сердцу. Дальше санитары что-то перепутали, и я превратился в некое подобие зомби. Но не в тех ЗОМБи, которые строили и ломали в трезвом уме и твердой памяти, а в настоящего нелюдя, способного пить, шутить и даже декламировать целые главы из книг советских писателей, но приэтом как-то и не существовать и ничего не помнить.
Впрочем, впоследствии шеф поблагодарил санитаров. Так как мое зомбированное состояние избавляло его от нештатных ситуаций на первом этапе задуманной им операции. А произошло следующее. Восстановив над собой контроль, наш покровитель принял следующее решение. Джеймс вместе с Мариной и мной должен отбыть … в Западную Сибирь. «Раз водка и женщины побоку, раз такой любопытный, будем ловить на шпионаже»,- решил босс.
Здесь Марина прервала свой рассказ, вытащила из рюкзака карту и показала весь маршрут. «Мы проедем с Джеймсом по всем этим местам, - объяснила она.- Он естественно все будет фотографировать. Где он еще такое увидит? Ну, и в конце пути наши его возьмут, как шпиона, врага, решившего опорочить нашу прекрасную действительность. Дальше все дело техники. Срок или сотрудничество с нами».
«Да,- промямлил я,- теперь ему некуда деться. Придется постараться, чтобы сама поездка не оставила у него плохих воспоминаний». И выразительно посмотрел на мою спутницу.
« С врагом - никогда!» - отрезала Марина.
« Ну, он-то пока еще не враг…»,- попытался выкрутиться я. Но тут в коридоре послышались шаги, и из Марининых жестов мне удалось понять лишь то, что следует замолчать и продолжить свою трапезу. Что я и сделал, усиленно налегая на бутыль с «боржоми». Через мгновение в купе вошел Джеймс. Перебросившись с Мариной несколькими стандартными английскими фразами, он
он обратился и ко мне, вежливо осведомившись о моем самочувствии.
И вот в этот момент в моей судьбе произошел еще один резкий поворот. Все началось с противоестественного события. Марина вернулась в свое купе и, сладко зевнув, так что было слышно на весь вагон, уснула. Без чашечки кофе, без капли вина. Мой же американский мелиоратор заговорил … по-русски!!!
«Вас, наверное, удивит, - начал он, - что иностранный специалист так долго скрывал знание русского языка? Между тем я действительно иностранец, зовут меня Дов Синайский, действительно хорошо знаком с мелиорацией, но, так же как и Вы в настоящий момент занят иными проблемами».
Дальше он стал ругать моего покровителя. Назвал его тупицей. Посмеялся над затеей: поймать его Дова Синайского на (смешно сказать!) шпионаже. А за тем взялся решать мою судьбу.
«Не будь вы мне симпатичны, да еще братом по крови, - продолжал Дов-Джеймс, не стал бы с вами церемониться. – Но вышеназванные обстоятельства меняют дело. Из простого заведующего отделом вы станете… моим помощником!».
«Помощником главного мелиоратора Америки?!» – радостно воскликнул я.
« Причем здесь Америка?- возмутился Дов.- Вы вообще представляете, с кем имеете дело? Вся эта петрушка с Америкой – легенда. Сам я с Ближнего Востока. Слыхали про Синайский полуостров, Палестину, Израиль?»
«Не-не,- пытался возразить я, - что я скажу Петровичу, Зудову, да и шеф мне ноги выдернет за такое сотрудничество».
«Ах, забудьте вы этих недотеп,- ревниво отрезал он, - смотрите в будущее».
«А в этом будущем мы тоже будем работать с Мариной в редакции?» – присмирев, спросил я.
Дов тяжело вздохнул, давая понять, что и у него, бывалого разведчика, есть границы терпения.
« Об этом чуть позже. А теперь за работу,- примирительно сказал он.
И на столе появилась карта Ханты-мансийского национального округа. - Видите здесь знакомые контуры? – спросил Дов, указывая на реку Обь, Северные Увалы.- А теперь посмотрите сюда. Над правым берегом реки Надым кружочком обведена небольшая территория, читайте, что написано внутри».
Даже повидав и услышав за последнее время множество невероятных вещей, даже пообщавшись с ЗОМБи, я не мог себе представить, что в границах Ханты-мансийского национального округа существует еще и Еврейская автономная республика со столицей Иерусалим-0 и административным центром Хедера. Памятуя о сумасшедшем географе, который рехнулся, не увидев на карте Берингова пролива (за более подробной информацией отсылаю к книге И.Ильфа и Е.Петрова «Золотой теленок»), пришлось взять себя в руки.
«Здесь случаем не опечатка, типографский брак?»- поинтересовался я.
« Это было опечаткой без малого шестьдесят лет назад, когда отец всех народов и вождь мирового пролетариата, не глядя, поставил свою подпись на карте создаваемого им Союза Советских Социалистических Республик,- грустно сказал Дов, теперь же это тщательно скрываемая от народа реальность. О ней забывали, ее
не замечали, так, кстати, возникла еще одна автономия на Дальнем Востоке, и обе существуют до сих пор. А я должен выяснить, что она, эта первая автономия представляет собой сегодня. Какова там обстановка. Вот вы, для вашего же блага, мне в этом и поможете»,- заключил он.
Я горько вздохнул. За короткий период времени мне пришлось убедиться в пагубном влиянии безответственных подписей, как на мою судьбу, так и на судьбу
всей страны.
«Но почему Иерусалим–0? – поинтересовался я. – Есть Новый Иерусалим, есть просто Иерусалим, номер-то откуда?»
«Ну, так есть же Москва–3, Арзамас-16, Челябинск-7, - неуверенный в своих сравнениях, пояснил Дов, - возможно какой-нибудь Иванов-9 это и придумал».
На этом наша беседа и закончилась. Молча, проглотив стряпню из вагона ресторана, мы устроились спать на мягких диванах. Все услышанное мною в течение вечера окончательно лишило меня сил и надежд на будущее. Скрываться сразу от обоих шефов не представлялось возможным. Да и куда? Кругом тундра, снега, голодные песцы. Меня сморил сон. Сон тяжелый, полный кошмаров, эдакое попурри на тему последних событий. И видел я…
ЗОВ КРОВИ.
И видел я выплывающие из темноты лица. Начальник мелиоративной партии и замполит милиции грозили пальцем, эксассенизатор-алкаш пытался дотянуться до меня своими немытыми ручищами, шеф, Зудов и наш редакционный курьер Коля осуждающе качали головами… Сильный толчок прервал мои кошмарные сновидения. Поезд замедлял ход. Дов выволок меня в коридор.
«Хватит спать, - заявил он,- через час ты приступаешь к выполнению своего задания. Ничего не записывать, вопросов не задавать. Все необходимое надо узнать из случайных ни к чему не обязывающих бесед. Все. Одевайся и в тамбур».
Через минуту поезд остановился. Я выскочил на перрон, в темноту. В десяти шагах от меня на маленьком станционном здании висела доска. Едва освещавший ее фонарь позволил прочесть: «Ст. Хедера».
«Господи…,- простонал я, - куда же меня занесло?»
Но тут двери станционной сторожки распахнулись, и какая-то женщина в платках и ватнике обрадовано заголосила: «Вот и новенький в наши края пожаловал! Небось, репатриант?»
Последнее слово она произнесла не без труда, но все же умудрилась не исковеркать его. Женщина стала хлопотать у плиты, прилаживая к ней постоянно сползающий чайник, и приговаривать: «Сначала чайку попьем, а затем уж и в Сохут, тьфу ты, в Сохнут позвоним».
« А что, бабушка, - стал, вопреки инструкциям Дова, расспрашивать я. – Это тот Сохнут, что евреев в Израиль возит?»
«Да, что ты сынок,- уставилась она на меня,- у нас здеся Еврейская Автономная республика. А что про Израиль, мы и слухом тут не слыхивали. Ну, да они приедут, все сами и расскажут».
Чайник засвистел, и мы сели за струганный стол. Добрая бабуля бросила в мой стакан пакетик с хвостиком, на конце которого болталась этикетка с красной буквой «W», и налила кипятку. Цвет долго не появлялся. Спустя пару минут вода в стакане наконец-то приобрела блекло-бурый цвет, но вкуса не изменила.
« Чаек-то видать, того, грузинский третий сорт?»- очередной раз нарушая приказ нового шефа, спросил я.
« Бог с тобой, сынок,- засмеялась бабуся,- местный это чай, «Высоцкий». Вот и на коробке написано: «Иерусалимский чаеразвесочный комбинат им. Теодора Герцеля».
В это время на улице раздался шум. И какие-то люди стали ломиться в здании станции.
«Никитична! – заорал один из них. – Открывай, продажная шкура, а то дом разнесем. Опять еврея прячешь! У, сионистка проклятая!»
Мне тут же захотелось исчезнуть из избушки. Оказаться в стенах родной редакции или, как минимум, среди друзей-люмпенов, а не в руках антисемитов-погромщиков. Но судьба, видимо, не предоставила мне права выбирать.
«Может выйти и все объяснить?- неуверенно промямлил я. – Мол, обычный командировочный, а вовсе не…».
« Как это не?- возмутилась моя хозяйка. – Ты на себя в зеркало посмотри. А коли выйдешь, так и слова не успеешь сказать. Это ж… ХАМАС».
«ХАМАС?…»
«Да, ХАМАС или Ханты-мансийские Старожилы, - пояснила мне Никитична,- известные антисемиты. Они на всех перекрестках кричат, что Ханты-мансийский национальный округ – исконно русская территория. Объявили войну Еврейской Автономной республике и обещали утопить всех евреев в Северном Ледовитом океане, если они (эти евреи) не уберутся к себе в Израиль».
Наша избушка оказалась неплохой крепостью. ХАМАСу так и не удалось высадить двери и расправиться с нами. Через несколько минут напор нападавших ослаб, крики прекратились. А еще, мгновение спустя, мы услышали топот сапог, сирену милицейской машины и матерную брань отступивших антисемитов.
« Ну, вот, - успокоившись, сказала Никитична, всех голубчиков и повязали. Теперь ушлют их, куды Макар телят не гонял. Только опять не вступилась бы за них международная общественность. Прошлый раз-то выслали.… Да здесь кругом особый режим. Чужих не прописывают без надобности. А таких тем более. Вот они и стали жалобы слать в Москву, в ООН, в ООП. Дескать, мы жертвы сионизма, бесчеловечного режима апартеида по отношению к коренным народам Севера… Ну, вернули, а они опять за свое…».
Через минуту в дверь сторожки постучали. Стук на этот раз прозвучал как-то по начальственному, а потому на душе стало спокойно. Мы открыли. На
пороге стоял сурового вида бородатый мужик. Он шагнул в избу и важно на распев произнес: «Ну, и удачный же день сегодня, еще один репатриант, уже второй… Что ж вы телеграмму не дали, не позвонили? Мы бы Вас сей момент и встретили».
«Какая уж там телеграмма, - припоминая все происшедшее со мной за последние дни, вздохнул я, - чаю попить и то не успел, как ХАМАС нагрянул».
«Ладно, собирайтесь,- приказал чин, - у нас попьете».
Меня усадил в белоснежный джип «Нива». И мы покатили по зимнику, оставляя за собой снежную пыль. Новый опекун пребывал в приподнятом настроении, размахивал руками и все время восклицал: «Нет, вы только подумайте, двое в один день. Это шестьдесят в месяц или более семисот в год. Если алия пойдет такими темпами, мы сможем утереть нос этому Израилю, увеличить бюджетные поступления, задавить ХАМАС без милиции. Инвестиции из Москвы и Вашингтона польются рекой».
Не знаю до каких бы высот воспарил бы в свои мечтах мой сопровождающий, если бы по обеим сторонам дороги не замелькали рубленые избы. Около самой большой из них джип резко затормозил.
«Административный центр Хедера»,- торжественно произнес мой сопровождающий.
Мы вышли. Двери большого дома тут же распахнулись, и из них повалил пар. Ведь на улице было почти 40 градусов ниже нуля. Я шагнул за порог и в свете яркой неоновой лампы увидел … Марину.
«Ну, - простонала она,- перемены в нашей жизни все еще продолжаются? В проруби таких пророков топить надо».
Я стал размахивать руками, что-то объяснять, пытался успокоить ее, но не успел. Меня вызвали в одну из комнат. Кабинет был обставлен с невиданной для тех времен роскошью. Мягкие кресла, удобный письменный стол, цветы, ковры.… Навстречу мне шагнула полная женщина и низким почти мужским голосом сказала: « Добро пожаловать на историческую Родину! Присаживайтесь, сейчас мы быстро завершим все формальности, и вы начнете свою абсорбцию».
Мне протянули несколько пачек различных бланков. Их требовалось заполнить только в двух местах: число и подпись. Все остальное там уже было напечатано.
«Хватит,- решил я,- время безответственных подписей прошло. Теперь будем думать, и читать, прежде чем ставить свои каракули».
Но благие пожелания (читать и думать) таковыми и остались. Обилие текста и непонятных слов. Пережитое за последние сутки не давали сосредоточиться. Лихо, ставя свою подпись во всех необходимых местах, я только и успел прочесть, что мне, как репатрианту, полагается какая-то немыслимая сумма денег в шекелях-купонах и что она, эта сумма, становится подарком … через десять лет. А пока сия ссуда прикрепляется к курсу рубля, доллара и банковскому проценту. И вся эта сумма (процентов и привязок), рассчитанная на десять лет вперед, с момента подписания (а я - таки успел подписать), уже является моим долгом.
«Каждый раз, когда вы собираетесь покинуть пределы Еврейской автономной республики, - гласил один из параграфов декларации, - вы обязаны представить контролирующим органам (дальше шел длинный список самих организаций) гарантии трех жителей республики в том, что означенная задолжность в случае вашего невозвращения или опоздания (прибытия после указанного срока) будет погашена лицами, выступившими гарантами. Кроме означенных выше гарантов, выезжающий предоставляет характеристики с места работы и места жительства, заверенные в отделении милиции, а также сведения о кредитоспособности, здоровье (справка из психоневрологического диспансера) и моральном облике (справка из милиции) лиц, выступивших гарантами».
Увидев мое замешательство, милая хозяйка кабинета засмеялась низким грудным смехом и успокоила: «Да не думайте вы об этом. Ха-ха-ха! За десять лет…ха-ха… у вас не будет времени, куда-нибудь съездить. Абсорбция - вещь сложная…ха. В этом деле главное терпение и еще раз терпение. И, конечно же, неторопливость в постижении еврейского образа жизни. Короче, как у нас евреев говорится: «Леат-леат и совланут…». Ну это уже на иврите,- пояснила она, - в школе абсорбции, школе-ульпане, вы и не таких выражений наберетесь…ха-ха-ха… за десять-то лет. А?!»
С тем меня и выставили за порог, где я был восторженно встречен моим сопровождающим. « Ну, лиха беда начало,- смеясь, приветствовал меня он.- Это наш первый круг абсорбции. Теперь пожалуйте в следующий круг…, гм, то есть хотел сказать в кабинет министерства внутренних дел».
В комнате меня уже ждали два явно скучающих чиновника. Первый был одет в черную пару, а его голову покрывала маленькая черная ермолка. Всю эту строгость и монументальность, правда, портили быстро бегающие глазки и глумливая улыбка, время от времени вспыхивающая на холеном лице. Другой, полная противоположность первому, был непроницаем, серьезен, без галстука и пиджака, в мятых брюках и полинявшей от времени кепочке.
« Вы и есть тот самый репатриант, что прибыли сегодня? - в один голос спросили они. – Прошу в комнату для осмотра».
« Какой еще осмотр?- испуганно заголосил я.- Здоровые мы и…».
« О, причем здесь это,- заулыбались чиновники, - просто настоящий еврей должен соответствовать. Ну-ну, вы же понимаете: и душа и …тело, так сказать плоть, особенно крайняя… - тут в их голосах послышалось плотоядное урчание, - крайняя плоть».
« А как она должна соответствовать?» – забеспокоился я.
« Весь секрет,- произнесло двухголовое чудище, глумливо улыбаясь и одновременно пронзая вас недоверчивым взглядом,- что никак, как бы это объяснить… Ее соответствие – в ее отсутствии. Так что просим…».
И подтолкнули меня к кабинету с табличкой « Главный моэль Еврейской автономной республики, профессор медицины …», - далее шла странная фамилия, запомнить которую мне так и не удалось. А ниже мелким шрифтом значилось: «Брит мила (обрезание) на международном уровне, финансовые вопросы, решение споров с «контролирующими органами», ссуды, гаранты, легальная эмиграция в Канаду».
Вряд ли стоит описывать, что произошло со мной за порогом этого кабинета. Достаточно сказать, что дальнейшее продвижение по кругам абсорбции я продолжал в инвалидной коляске. Марина толкала ее впереди себя и горько плакала.
«Бедненький, - всхлипывала она, - за что же тебя так? Ты всегда был гармоничной личностью. Что за страсть у этой еврейской администрации все подрезать и урезать?»
«Перестать хныкать,- цыкнул на нее я. – Быстро вези в следующий кабинет. Как его там, Гия… Гиюра».
Двери кабинета «ГИЮРА» распахнулись, лишь только мы приблизились к ним. На пороге, по обоим сторонам дверного проема, стоял уже знакомый мне персонал министерства внутренних дел. Они улыбались, радость перла из них так, будто не мне, а им только что откорректировали тело-плоть.
«Господи! – восклицали они, и их глаза навернулись неподдельные слезы.- Похорошел-то как! Сладкий, апельсиновый, ананасовый ты наш. Ну, входи же, входи, лекция вот-вот начнется».
Такое усердное приглашение не на шутку обеспокоило меня. Я уже и так бесстрашно вошел в несколько кабинетов. А в результате оказался в инвалидной коляске, с неоплатным долгом и сроком абсорбции десять лет, хотя, видимо, и с правом переписки. Хотя кому писать: боссу из КГБ, Зудову?
В полутемном зале на полу расположилось много странного народа с раскосыми глазами, одетого в дубленные, расшитые бисером шкуры. И ни одного мясника в белом халате из кабинета коррекции тела. Это успокаивало, но ясности не прибавляло.
«Оленеводы, - в один голос произнесли мы с Мариной, - оленеводы пришли послушать лекцию о Гиюре».
Услышав эту версию, один из собравшихся обернул к нам свое плоское как блин, скуластое лицо и произнес: « Однако, не оленеводы мы, однако евреи, просто северные евреи из колена Менаше. Много лет назад ушли мы из египетского рабства, а потом в пустыне Синай от своих отбились. Те, что остались, через сорок лет нашлись. А вот мы только сейчас».
Закончив объяснения, еврей-оленевод снова уставился на пустую стенку кабинета. Его губы начали шевелиться, и мы услышали нечто похожее на молитву: « Шма, Исраэль… ба зэ шаар ло яво цаар…».
Неожиданно в комнате вспыхнул яркий свет, раскрылась дверь и мы с неофитами - менашевцами увидели крупного мужчину в темных очках и расшитом золотом наподобие мундира, кафтане. Голова вошедшего была украшена большой меховой шапкой из соболя. Рядом с этой величественной и одновременно странной фигурой подобострастно семенили мои знакомые из министерства внутренних дел.
« Раввин Аба (Папа), - громко крикнул чиновник в ермолке,- наиглавнейший из равов республики, наставник нашего парламента-Кнессета и прочая, прочая.… Сегодня вы услышите о последних результатах его поисков пропавшего колена Менаше, о кашруте в условиях Заполярья и много других интересных для вас, евреев, сведений».
Рав величественно опустился на предложенное ему кресло и, к всеобщему изумлению, разразился руганью. Эпитеты, сравнения и особенно жесты религиозного лидера отличались некоторой старомодностью. Но сделали бы честь любому авторитету теневого бизнеса тех времен.
В рядах чиновников произошло некоторое замешательство. Двое из них, те, что отправили меня на заклание…, простите, на коррекцию тела-плоти, быстро стали что-то объяснять почтенному раву. Тот долго слушал их, пытался протестовать, за тем примирительно кивнул головой.
Оба ангела-хранителя из МВД сделали шаг вперед и, пояснив, что Аба только с заседания Кнессета, где давал отпор всяким там диссидентам-безбожникам, просто, ну и … просто не успел перестроиться. Поэтому лекцию сегодня прочтут они.
Хоровые песнопения, игра на пианино в четыре руки – все это столь обычно для нашего слуха и глаза, что мы подчас даже не в состояние оценить слаженность партнеров. Но чтение лекции на два голоса, звучащих в унисон, словно он исходит от одного человека – случай, как мне казалось тогда, неординарный.
В сущности это была даже не лекция, а сладкоголосый рассказ, сделавший бы честь даже такой популярной телепередаче, как «Клуб кинопутешествий» и ее бессменному ведущему Сенкевичу.
Что только не случалось с уважаемым равом и его сотоварищами на многотрудном пути поисков. Одни только налеты ХАМАСовцев, пленение, голодовки, попытки нарушения кашрута в рядах экспедиционеров (эти поползновения рав пресекал на корню) и, наконец, желанное открытие целого поселка, в котором люди соблюдают еврейскую традицию, противостоя соблазнам мира и натиску суровой природы.
«Вот они, вот, среди нас, - восторженно прокричали сотрудники МВД, указывая на людей в шкурах. И затем, обращаясь к ним, с надеждой спросили. – Может быть, кто-нибудь желает выступить, поделиться, так сказать, опытом жизни среди снегов?»
Услышав приглашение, наш сосед, только что объяснявший мне и Марине, кто они, оленеводы, есть на самом деле, вышел вперед и начал.
« У нас в совхозе был директор, он же ответственный по заготовкам шкур. Звали его Владимир Ямальский. Теперь же, - и бывший эксоленевод просветленно посмотрел куда-то в зал,- он у нас Зеев Катан (Маленький Волк). А случилось это так...Поехал он как-то в Москву, в министерство, а вернулся через полгода совершенно другим человеком. Бороду и эти самые волосы сбоку, пейсы, отпустил, перестал шапку снимать и зимой и летом. И всем оленеводам и охотникам говорить, что мы народ избранный, особый, так как у нас круглый год кашрут соблюдается. (Нам мясной и молочной продукции никогда в одно время не завозят. А только, когда то или другое к концу не подходят.) Мы субботу соблюдаем, и пятницу, и воскресенье,- тут все сотрудники министерства внутренних дел стали махать руками, давая ему понять, о допущенном промахе и опасаясь, как бы задремавший в кресле почтенный рав не проснулся и не услышал
о чрезмерном усердии новообращенных. Но, мой сосед, как бы и, не видя этого, продолжал.- А традиция прибивать рога над входом в юрту, происходит от древнееврейского обычая, прибивать мезузу к дверям дома. Но мы сначала не верили, - продолжал эксоленевод,- да и шаман наш противился. Мол, веру предков в великую моржиху нарушаем. Да Зеев и тут не сплоховал, схватил его, шамана-то за бусы и видит среди клыков волков и медведей старую медную пластинку, а на ней что-то еврейскими буквами написано. Он, наш директор, за полгода, что в министерство ездил, этому языку у тамошнего преподавателя выучился. И прочел, что на ней, на табличке этой написано. Прочел и стал укорять шамана в двуличие. Мол, сам исповедует религию предков, а народ от истиной веры своим бубном отвращает, к гойским (чужеродным) традициям приучает. Подействовало, теперь он, шаман-то, признал свои прошлые ошибки, прошел, все круги абсорбции и за это его отправили учиться в иешиву (религиозный колледж) в Иерусалим –0. Большого благочестия стал человек, однако»,- закончил свой рассказ новообращенный.
«Вот такая была история, - удовлетворенно сказали хором сотрудники МВД.- Но наши поиски не окончены. До Таймыра, до Чукотки дойдем, а там Америка, Земля Баффина. Всех соберем здесь. Ам исраэль, Ам эхад!»
На этой непонятной фразе наш с Мариной гиюр и закончился. При выходе из кабинета нам вручили расписание дальнейших занятий и путевку в колхоз-кибуц, где по программе «Первый дом на Родине» мы в течение первых десяти лет должны были работать и учиться за кров и еду, что он нам предоставит.
ПРОДОЛЖЕНИЕ:
ID:
503583
Рубрика: Проза
дата надходження: 06.06.2014 14:32:37
© дата внесення змiн: 06.06.2014 15:00:10
автор: Михаил Брук
Вкажіть причину вашої скарги
|
