Кажется, кто-то тебе обо мне рассказывал.
Говорил, что я алкаш,
рассыпавший по всему полу горсть обещаний,
не сдержав их трясущимися руками.
Что я было встал на колени, чтобы собрать их,
но их проглотили подземные крысы.
Теперь каждая из них беременна белым карликом,
у каждой во рту звездная пыль,
а я, как цыпленок, все клюю щели в полу,
куда они сбежали.
Кажется, ты уже знаешь, что я рвусь вдоль автострад.
Это вечная гонка, борьба за существование
стегает меня под зад,
и я несусь быстрее. Я замечаю все меньше слез счастья вокруг,
все меньше печальных улыбок,
лица выстраиваются в ряд и скалятся мне вслед,
их сухие языки лижут мне пятки, а я качусь кубарем
без возможности передохнуть,
без шанса выбиться из сил.
Но я уже проиграл в этой гонке,
я не существую.
Думаю, тебе столь же известно о моем неравнодушии
к поздней осени.
Все мои любовницы так же наги и неуютны,
как мокрые ветви в плодовом саду ноября.
Они сонные и скупые,
ночные рубашки вздымаются на них,
словно забытые на сучьях тряпки.
Их пальцы тянутся ко мне сквозь щели в окнах
и под дверью, и я сосу их душистые терпкие суставы.
Кажется, тебе кто-то обо мне рассказывал,
раз ты знаешь, сколько мотыльков сгорело
внутри светильника над моим порогом,
сколько крылышек ветер стер в пыль
и унес к океану.
Кто-то рассказал тебе об этом,
либо ты сама все сочинила.
У тебя больная фантазия, если ты придумала меня таким.
О холоде тепла так реалистично и эмоционально. Образный ряд перебрасывает внимание от эмоции к эмоции, как на американских горках . Но стержень переживания, конечно, где-то в области ницшеанской экзистенции и фатального "одиноко". Но это одинокое так креативно вывернуто в слова, что чувство эмпатии отступает. И появляется желание перечитать. И дочитать продолжение. Люблю такие выхлопы из рамок классического стихосложения. Где слову не тесно в ритме, рифме и прочей формальной ереси. Здесь, она, конечно, ересь.
