Мыс одинокий слушает шум прибоя.
В этот момент даже блюз совсем не нужен.
И все должно было стать легче, ведь нас теперь двое.
Сумасшедших, родных, «по-влюбленному» неуклюжих.
И знаете, так хорошо бывать у моря…
Но даже под плеск волны тяжелеют мысли.
Видимо, когда легко – как-то не интересно.
Между диагнозами – теми, пожизненными – двое зависли.
Между диким и хищным дном, небом и поднебесной.
И видите, воздух даже теперь легкомыслен.
Море штормит, хлещет, выворачивается наизнанку.
У нас по расписанию через два с половиной [в противоположные стороны> транспорт.
- Ты помнишь, меня от всего укачивает? Прижмусь покрепче к твоей солдатской осанке.
Через десять тысяч восемьдесят минут мы встретимся снова, пополнив штампами заграничный паспорт.
Было совсем не сложно прийти сюда спозаранку.
Через десять тысяч восемьдесят минут – на том же месте.
И как мы жили до этого, спазмолитиками приглушая то, что совсем не нужно?
Рассвет, пожалуйста, задержись, вот, ты, точно сейчас неуместен…
Волны в такт: «может все-таки не поедете, вы так простужены!»
И мыс, дружище, не ной, будем ждать от тебя известий.
Через десять тысяч восемьдесят минут – немая сцена.
Порт, как всегда – пустыня в столь ранний час.
Мыс, пропитанный солью, блюзом и нашим, таким сокровенным…
– У меня рейс [через 3 с половиной>. А пока предрассветные штормы для таких, «по-влюбленному» неуклюжих, нас.
И знаете, давно не нужно ни капсул, ни внутривенно…
