Я снова завидую жёлтой, змеиной, с лихвой високосной
монахам и пьющим, владеющим правдой в избытке…
Я снова забросила зелья, заклятия, мантры и кости,
не веруя в мифы, преда(тельства/ния), сны и конечность обиды.
Я слишком устала от бега по тору – по стёганым смыслам
корягой заброшенной в стылую, мутную осень,
испытанной, в кровь изувеченной, скованной исти… ны,
праздно воюя с собой и вселенной…
наощупь.
В молчание неоперабельные метастазы
сознание насквозь проели, как плешь поднебесья.
Тупеет, как копья в бою, мой осколочный разум.
Когда больше не́чего, кроет абсурдами бес… пре… кословно в строку.
Пуповиной на шее моя несвобода.
На бренный порядок молиться и делать, что можно и должно?..
Но снова отходят, предчувствуя кесаря, воды…
и мертворождённые письма готовятся в ящик надолго…
Ты медлишь, лелея, а жизнь хороша исподлобья,
как исподволь в скважинку цепким застенчивым взглядом.
На блюде лежу – эстетически даже не лобстер…
и не скорпион…
только жалости пёстрой не надо…
Среди несогласия в стёкла своих витражей многомерных
укрыться, как в необитаемый остров…
мой… альбионный
/он не оккупирован вечной атлантикой /,
я не осмелюсь.
Я выжжена слишком в надёжное завтра влюблённой…
Мой двигатель внутреннего так безвозмездно сгорает
в рутине тридцатого лета.
Но сколько же куколке виться
в отчётливой жажде несбыточного мотылькового рая?..
и сколько нелепиц расскажет ис/синя-уго́льная птица?..
Стучит, как заводится, мой механизм прокажённый.
Мне впору взорваться хлопушкой в игрушечном взводе событий,
уйти в чьи-то дочери, матери, сёстры и жёны…
но сумерки из хрусталя не разбиты…
разбиты…
раз… биты…
тут тебе и "ленкаворобей", в худшем смысле слова, и куча лишнего, и пафос а-ля "ночные снайперы" - густейший "англетер". Вот, выкинь всё это - и останется основа для стиха. Давай, всплывай, дружище!
Вот, в ЖЖ у тебя хоть и невычищенные тексты, а куда как более.
