|
Знаешь, чего я больше всего боюсь? Пустоты! Я боюсь зияющих дыр, у которых есть вход, но напрочь отсутствует выход. Я боюсь зловеще звенящей тишины, разъедающей сознание, пожирающей сердце по частям (левое предсердие, правое предсердие… вера, надежда, любовь… мечты, чаяния… левые, правые – уже не важно) и закусывающей душой – целиком. Распанахай нервы, распусти их на отдельные нити, как старый шарф (шарф почему-то желто-синий), брось их на пыльный пол. Нитки потянутся друг к дружке, завяжутся в узлы. Это больно. Когда рана затягивается, образуются шрамы и келоидные рубцы. Если рана душевная, такие спасительные швы пролягут прямо по душе. Да, это больно. Но хуже, в тысячу раз хуже, если раны не заживают. Особенно душевные раны. Тогда разрозненные нити остаются тихо умирать на полу, каждая – окруженная собственной беспризорностью, втиснутая в нее. А там, где так и не выросли мостики-узелки, появляется пустота. Это уже не больно. Это никак. Пустоту рассматриваешь именно как Ничто. Вглядываешься в нее, а она, памятуя заветы Ницше, – в тебя. Не знаю, боится ли она меня. Я ее – да. Это никак, но все-таки очень страшно.
Просто статус в Facebook – полуторагодичной давности, из беспечного Правремени, которое маялось всякой ерундой. Тогда Настя не поняла собственную интуицию, сочтя грустное озарение минутным высокохудожественным порывом. Даже просыпаясь от липких ночных кошмаров, Правремя предпочитало мнить, что оно непоколебимо. В итоге жестокая правда нагрянула внезапно, подло и – само собой – без объявления. Настя «сгорела» недели через две после постановки диагноза. Заметить бы раньше, предугадать! Предотвратить… Никто ничего не заметил. Весной опоздавшие врачи развели руками: пациентка впала в кому. Без особых надежд на позитивную динамику.
Игорь лихорадочно бродил по страничке в социальной сети. Ее страничке. Та, кого он так страстно любил, обожала красивые фотографии и эффектные подписи под ними. Вот и Карадаг. Суровый, бескомпромиссный. Погасивший свой вулканический пыл, но гордый тем, что извергал лаву задолго до возникновения вокруг первых признаков чьей бы то ни было цивилизации. Горным массивам нет дела до тех, кто обитает у их подножия, заводит знакомства и детей, ищет смысл жизни и минералы, машет флагами и сдает в утиль корабли. Им чужды наши тщетные попытки распластать свернувшуюся кольцом вечность. Вот и вся исконность.
Любовь появилась из пенистых волн легендарного океана Тетис…
А может, теплым летним дождем пролилась на полуденную землю заблудшей, но не утонувшей в пучине Атлантиды. Как объяснить степи, повенчанной то ли с соленой лазурью Черного моря, то ли с бездонно-синими небесами, что ее просторы следует перепахать и на всякий случай засыпать поваренной солью? Ибо счастье оборвалось, не оставив ни одного правдоподобного шанса на то, что оно восстанет из пепла и продлится.
У нас дома обосновалась забавная безделица – консервная банка с «крымским воздухом» – тем, который не умеет быть спертым. От моего сувенирного Крыма всегда будет веять свежим ветром Киммерии!
Если Настю когда-то страшила пустота, то ее кавалеру самым жутким представлялось слово «теперь». Судьба исторгла уйму возможностей и планов, они пеплом осели на ставших чужими степных ковылях – даже не развеялись по пресловутому ветру, которым теперь можно задохнуться. Беспросветное Ничто привычно выносит приговоры и без особых сожалений казнит, любезно предоставляя жертве право незатейливого выбора: гильотина, костер или виселица. Занятная деталь – когда мысли и слова застывают от горя, в них проявляется что-то ахматовское.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
Игорю хотелось ничего не чувствовать, влившись в ряды фантастических изваяний хребта Карагач… На худой конец – сойти с ума. Иначе ведь не получится смириться с тем, что счастливое Вчера стерли ластиком, предъявив взамен чистый лист с приколотой к нему медицинской справкой. Еще бы около воспоминаний, затиравшихся с особым тщанием, написали, как в бородатом анекдоте, «дырку дыркой не считать, вокруг дырки верить»... Настина мать, кстати, верила. Улыбалась, спокойно обсуждала насущные вопросы вроде пересчета пенсии или покупки газеты с программкой, словно ничего ужасного не произошло, – причем без тени притворства. Отец, бросив несколько громких пафосных фраз, вообще отстранился от семьи. Занялся крестником-подростком с кучей проблем, затяжную борьбу с которыми, очевидно, находил гораздо важнее состояния собственной дочери. Зато братец Родька, возомнивший себя покровителем больной сестры, несколько раз едва не устроил драку прямо в больнице. Родион был спецназовцем, по слухам, контуженым. И – по всей видимости – заблудившимся в трех соснах своей же картины мира. Игоря не переваривал давно, злился, что не мог рассорить с ним Настю, как ни старался. А потому с двойным энтузиазмом взялся отваживать ухажера от посещения палаты, в которой лежала девушка. Отвадил.
Игорь с выражением абсолютной безысходности сидел в Интернете, рассматривал трогательно-банальное фото профиля (на котором Настя держит на ладони базальтовую арку Шайтан-Капу), обложку с лукавым мысом Хамелеон, ленту канувших в Лету новостей – и ощущал себя мучеником и предателем одновременно.
***
Море целое лето бурлило, будто спорило с отрешенностью гор и малодушием homosapiensов. В шуме взбесившейся стихии молодому человеку чудился единственный странный вопрос: что если она все-таки очнется? Что будет, если…
ID:
630569
Рубрика: Проза
дата надходження: 22.12.2015 12:56:09
© дата внесення змiн: 22.12.2015 13:23:38
автор: Людмила Іванець
Вкажіть причину вашої скарги
|
