...Был я однажды в этом заведении, может быть, и вы в нем бывали, ведь расположено оно на самом оживленном перекрестке в самом центре Киева. Название его сообщать необязательно и даже бесполезно: уж такое переменчивое счастье выпало этому полуподвалу в одном из самых красивых и престижных зданий столицы, что не найдется в одной компании и двух человек, бывавших там под одной и той же вывеской. Но это теперь, в наши суетные и суетливые времена, а прежде обитатели в этом полуподвале держались гораздо дольше.
При империи, когда и был построен полуподвал вместе со всем зданием, а также бульваром, университетом, парком и памятником самодержцу, находилась в нем некая подсобная служба, которая заселилась в свое подземелье вместе с первыми жильцами дома, сплошь университетской профессурой и адъюнктурой, а выселилась вместе с последними представителями империи, покидавшими ее пределы на перегруженных пароходах, отплывавших из Севастополя в неизвестность; вскоре обширные светлые квартиры разгородили ширмами и превратили в коммуналки, неискушенным жильцам которых никаких подсобных служб не требовалось, да и не полагалось. Далее последовало продолжительное смутное время, и сведений о судьбе помещения сохранилось мало, и все отрывочные и противоречивые, поэтому эту эпоху я оставляю более тщательному исследованию. Достоверное же свидетельство относится уже к предзакату и закату советского периода: со слов очевидцев и самобытцев известно, что в этом полуподвале размещался кафетерий, один из немногих в городе и чуть ли не единственный с наследственным барристой, последнем в своем роду и, наверное, потому совершенно уже невероятным, возгонявшем в своем полуподземном заведении нечто целиком небесное под беззвучные аплодисменты завсегдатаев, иногдатаев и совсем случайных гостей – потому что даже случайному гостю, хотя бы раз пригубившему из чашечки в том полуподвале, становилось ясно, зачем все это затевалось: бульвар, парк, памятник самодержцу, университет, профессура и дом для нее с полуподвалом; не исключалась, впрочем, и даже вполне допускалась гораздо более древняя подоплека этой чашечки, уходящая своими истоками во времена наидревнейшие и даже доисторические.
Трудно, однако, с уверенностью сказать, что случилось раньше, изгнание барристы из полуподвала или полу-, а затем и распад Союза, и какое из этих двух событие повлекло за собой другое, но только после того, как барриста исчез, а Союз развалился, последовало частое и бесконечное мельтешение вывесок и назначений полуподвала, пока, наконец, туда не въехал ресторан. Вскоре и гораздо раньше, чем прохожие успели запомнить его название, ресторан из полуподвала поспешно выехал, и тут же в помещение въехало другое заведение того же рода, которое тоже покинуло его тем же манером и в те же сроки, а потом третье, затем четвертое и так далее, уже безо всякого счета, потому что за шестым (или седьмым?) заведением в полуподвале вновь объявлялось запропавшее второе (или третье? – уже не помню), чтобы освободить место новому соискателю еще скорее, чем это было проделано в первый раз.
Все эти заведения, сменявшие друг друга с необычной даже для Киева быстротой, по самой причине своего быстротечного в полуподвале обитания и скоропостижного из него исхода, не только не успевали доискаться причин, изгонявших их облюбованного места, но даже и задуматься о существовании таковых причин. По моей же гипотезе происходило это потому, что дух барристы не покинул и теперь отстаивал предуготовленное и отведенное ему ходом событий помещение, из которого людьми, чуждыми всякой к таким вещам чувствительности, было однажды выселено его тело вместе с чародейским оборудованием и запасом кофе, взращенного, по упорным слухам, на уступах Килиманджаро, где почва, перемешанная с доисторическим вулканическим пеплом, и теплый дождь, выпадающий раз в год из облаков, сгустившихся над западной частью озера Таньганьика, придавали кофейным зернам тот самый вкус, который снискал барристе его нетленную славу, а некоторым киевским знатокам привил ностальгию, теперь уже ничем не излечимую, потому что климат изменился, и такой кофе больше не произрастает на тех уступах, а весь запас невероятного барристы погиб при выселении, проведенном с грубостью попросту недопустимой при обращении даже с менее тонкими материями. Определенно, дух барристы не покинул полуподвал, я это теперь знаю совершенно точно! – вот послушайте.
Тем ноябрьским утром – а то утро выдалось великолепное по самым строгим меркам ноября даже не киевского, а римского – тем утром проходил я мимо того самого полуподвала и без всякого удивления читал на его стеклянной витрине короткое слово ПРОДАЕТСЯ. Вместо удивления по такому регулярному для полуподвала и обитавших в нем заведений поводу я удивлялся тому, что это короткое слово до сих пор не превратилось в стационарную табличку, которая была бы весьма уместна в этой витрине, ибо всякое заведение, поселившееся за ней, первым делом начинало продаваться, а уж только потом – кое-как обслуживать клиентов. Солнце поднялось уже довольно высоко, но в полуподвале царил полу- и даже три-четверти-мрак – там всегда темновато, а в этот час ноябрьского утра, когда солнце осветило лишь верхние этажи зданий через дорогу от заведения, там было по-настоящему темно. Именно поэтому то светлое пятно немедленно привлекло мое внимание: сквозь стеклянную витрину в помещение проникал солнечный свет, отраженный каким-то ясным и веселым оконным стеклом по ту сторону улицы. Свет этот вполне закономерно должен был иметь форму параллелограмма, однако он таковой формы не имел – вместо этого он лежал так, что освещал изящную вазочку с цветами на одном из столиков, картину с парусником над ним и еще широколистое растение в кадке, установленное рядом, а сам столик и приставленное к нему полукресло оставались все в том же полу- или три четверти мраке. Выглядело это так, как если бы свет оставил за тем столиком одно место в тени, в которой и укрылся тот, кого я давно подозревал в несчастьях заселявших в полуподвал рестораций.
Место это, как мне показалось, было во всем заведении лучшим, по расположению, а главное, по атмосфере – я бы выбрал именно его, если бы захотел выпить чашечку кофе; уверен, что дух знаменитого барристы находился в той тени и проделывал сейчас именно это. Место это не просто обозначалось светом и место это не пустовало – оно было занято, наполнено невидимым, но ощутимым присутствием; это был он, вне всяких сомнений, тот самый барриста, об искусстве которого мне рассказал один киевский старожил, а прежде – завсегдатай того кафетерия...
…иначе бы откуда и почему на пустынной и тепло-туманной улице так волшебно и на мгновение запахло кофе – тем самым, не текущим, а тянущимся в чашечку, кофе, в котором знатоки различали привкус вулканического пепла и африканского дождя?
XI.2021
ID:
931155
ТИП: Проза
СТИЛЬОВІ ЖАНРИ: Ліричний
ВИД ТВОРУ: Вірш
ТЕМАТИКА: Філософська лірика
дата надходження: 17.11.2021 11:08:14
© дата внесення змiн: 17.11.2021 11:08:14
автор: Максим Тарасівський
Вкажіть причину вашої скарги
|
