Стареющим отцам у пыльных патефонов,
печальным матерям, сидящим у окон,
чья жизнь, пройдя вдали от Парфенона,
вдруг обратилась в беспокойный сон,
и обрела вполне знакомые черты
распахнутой двери в пустынный дворик,
где ветер гладит мокрые кусты,
где старый тополь вдруг сменил парик.
Стареющим отцам и матерям небесным,
так рано в комнатах гасящим всякий свет,
казавшийся давно смешным и интересным,
я улыбаюсь в зеркало, в котором отраженья нет.
Часы стоят, но не препятствуют развязке,
размытой средь желтеющих газет,
на выцветших страницах типографской краски,
макулатурой некогда счастливых лет.
И смерть – впервые появившись в строчках,
уже не возвратится в тот предел,
откуда многоточье брезжит первой точкой,
откуда снег, пушист и вечно бел,
вернется, невзирая на циклоны.
С улыбкой время искривит хребет.
Мы сядем у окна и включим патефоны,
а после, помолясь, погасим свет.
2006
