Уронили слезинку
на тяжёлый песок,
всё у нас по-старинке
- свечи, певчие, поп.
У ограды погоста
потерялась толпа
- куда делся покойник,
пустотела керста.
Поднялась изумлённо
у священника бровь,
зев скривило шаблонно
песнопением вновь.
И присев утомлённо
на скамью из доски,
ему вторили, томно
глядя в рот, старики.
Озиралась украдкой
из под шали вдова,
может ей показалась
на шелках пустота.
Опустив плечи к долу,
все стояли округ
и она поборола
непритворный испуг.
Над толпою томилась
беспредельем душа,
беспрестанно молилась
за возврат беглеца.
Был он ей всех дороже
- белолик, златоус.
Понимала - негоже,
если гроб будет пуст.
"Ах, какая досада,
ах, какая беда", -
только ей уж не властен
крепкий торс мертвеца.
Он взирает радушно
из-за плеч чудака,
что творит крест, натужно
скрючив в катыш перста.
Попрощались спокойно,
без пустой суеты.
На шелка без покойника
навернули грунты.
И вернулись под своды
горевать, поминать,
беспокойные воды
в упокой попивать.
А упругое тело,
без души, налегке,
неустанно корпело
по широкой земле -
через горы и реки
города и поля -
отдавая тлен неге
без оков и креста.
OSAlx 2о19-10
Картина. Юлиус Подлас Вечный жид. the wander jew. היהודי הנודד
