Я приставлю к виску жадный ствол пистолета,
Я закрою глаза, позабыв обо всем,
Я нажму на курок, не дождавшись рассвета,
И свинец наградит томный мозг вечным сном.
И душа улетит в небеса, в поднебесье,
Где с метелями ветер кружит дивный вальс,
А обмякшее тело развалится в кресле,
И остынет в руке вороненая сталь.
И не будет в ночи больше мыслей мятежных,
И не будет за ложью уж прятаться взгляд
Глаз, в которых недавно горела надежда,
Тех, что даже на миг не взглянули назад.
И не станет ни правил, а ни предрассудков,
Ни упреков нахальных, ни подлых измен…
Я пишу, но мне все ж не становится жутко,
Веет жутью мне от лицемерия сцен.
А они где не стань, где не плюнь, сплошь и рядом.
Жизнь формальностью стала, формальность – абсурд,
Яд нектаром зовем, а нектар зовем ядом,
От воли желанной убегая под кнут…
Я сижу в темноте, пустоту вопрошая:
Для чего же нам грешным-то счастье нужно?
На земле нам не нужно ни ада, ни рая,
А когда смерть придет, будет уж все равно…
Я устал, и душа моя тоже устала.
Пять утра. Что ж, пора на покой. Вот и все…
В моем теле свободы душе было мало,
Пусть свободу во век пуля ей принесет…
