Ночь приходит, фантомы глядят в упор,
оплетают фундаменты лозы подземных рек,
и на улице Мокрой темнеет замшелый двор,
где меня поджидает фарфоровый человек.
Я всю жизнь воскрешаю приметы его лица –
голубые глаза херувима, припухлость губ:
он фарфорово-кротко умел презирать отца.
…ну а я – лишь себя, как наследницу зла, могу.
Он не стал мне игрушкой – добыча, трофей, улов,
что попался в отцовскую сумку на той войне:
и чужая земля, и кровавый ковёр снегов
вместе с куклой фарфоровой
тоже достались мне.
И ещё оставалось бы детства на пару лет,
но, когда прогремел Левитан – говорит Москва! –
тьма задёрнула окна,
тьма поглотила свет.
Лишь фарфоровый мальчик сиял, обнажив оскал.
И взяла я младенца на руки, и, крестя,
отнесла среди ночи на наш опустевший двор.
И земля разверзалась, укачивая дитя
под моими руками, и пела –
фарфор, фарфор…
