Лето кончилось, что-то исправится,
а возможно, что даже и сбудется,
ведь сейчас с нами осень – красавица,
дива, фея, волшебница, умница.
В шуме ветра сухого, заумного,
говорящего речью холодною,
и крутящего крупными суммами
листьев, кинутых в воздух колодою,
я курю белый Winston на пристани,
на прогнившем речном дебаркадере,
и смотрю в отражение пристально,
вижу образ стареющей матери
на воде, и в её колебаниях
уплывающих вниз по течению,
я читаю немое призвание
у природы к любви и прощению.
И в подернутом низкою дымкою
золотом предзакатном мерцании,
проступает знакомой ужимкою,
как естественное порицание,
восходящее лунное яблоко
над густеющей чащею лиственной
с бледной линией берега зяблого,
словно образ подсвеченной истины.
В горьких нотах валежника свежего
есть вода туалетная папина,
и путем млечным небо заснежено,
да кометы упавшей царапина
на холсте вечереющей осени,
где закатный оттенок карминовый,
с темнотой уступающий просини,
открывает нам тайну картинами
не в природе сокрытого замысла,
а чудесного дара спасения.
Дай лишь Бог, чтоб достало мне самости,
и тоска не накрыла осенняя!
