Я не запомнил точно дату,
но знаю: было Рождество,
и снег, как в голубую вату,
закутал это торжество,
в полуразрушенный Воронеж
пришедшее издалека.
Толкались словно на перроне
мы, возбуждённые слегка,
у филармонии с облезлым
каким-то вензелем в кольце,
полны желанием нетрезвым
попасть скорее на концерт
к легенде, в ореоле славы
вернувшейся в Свою Страну.
Вертинский… Это слово звало
и трогало в душе струну,
какую все мы позабыли
в тяжёлых буднях прошлых лет.
Однако, всё ж не погубили
её ни боль, ни гром побед.
В холодном зале россыпь проса –
людских голов и… тишина.
На сцене Он. Большого роста.
Блестит в зачёсе седина.
На белоснежии рубашки
под шеей бабочки разлёт.
Полунаклон пизанской башни,
когда, прикрыв глаза, поёт.
И улетающие руки,
с собой зовущие туда,
где в радостном соитье звуки,
слова и им прожитые года.
В рядах рассажены пасьянсом
студент, профессор, офицер,
народ труда. И диссонансом
его грассирующий « Р »
и чёрный фрак, его герои,
их экзальтированная жизнь
без пафоса великих строек,
нацеленных на коммунизм.
В нём было что-то и чужое,
и очень близкое душе.
И брал нас в плен он за живое
своим голосовым туше.
И уводил в страну другую,
других желаний и страстей,
где люди в радости тоскуют
и счастливы в любви своей,
где чувства разны, как одежды,
где побратимы – смех и грусть.
Дарил он светлые надежды,
нам не указывая путь.
8.10.1999.