XXVI
Как будоражит душу птичий крик,
крик некой птицы чем-то всполошённой.
Но визг и гам, игрою оживлённой,
гурьбы детей... и голос птичий сник.
Заблудший крик. Глухой, потусторонний,
в сознание вплетающийся сном
исцеления, но с первым петухом—
всё неудержнее, всё отдалённей.
Боль, где мы? Отпустило,—
как оторвавшийся от нити змей,
мы рвёмся ввысь, скорей, скорей,
повсюду крики егерей.
Поющий Бог, проснись, живей!..
теченье голову и лиру подхватило.
OSAlx2о24-11
Жан Дельвиль. Смерть Орфея. 1893. Музей Гутенхайма. Нью-Йорк
XXVI
Wie ergreift uns der Vogelschrei....
Irgendein einmal erschaffenes Schreien.
Aber die Kinder schon, spielend im Freien,
schreien an veirklichen Schreien vorbei.
Schreien den Zufall. In Zwischenräume
dieses, des Weltraums, (in welchen der heile
Vogelschrei eingeht, wie Menschen in Träume—)
treiben sie ihre, des Kreischens, Keile.
Wehe, wo sind wir? Immer noch freier,
wie die losgerissenen Drachen
jagen wir halbhoch, mit Rändern von Lachen,
windig zerfetzten.—Ordne die Schreier,
singender Gott! dass sie rauschend erwachen,
tragend als Strömung das Haupt und die Leier.
Rainer Maria Rilke
