Эта грусть так и льнет невпопад, потому
что молчанье острей и нежнее,
чем уменье заманивать в рифму луну
и подобна луне в апогее
наша встреча, что пришлым свиданиям рознь,
как крапленая карта в колоде,
но в сердцах отмахнешься: ай, ладно, ай, брось! –
и на миг успокоишься вроде,
что не в силах понять, отчего эта нить
так крепка в череде возвращений,
и отправишься вновь минотавров кормить
в лабиринтах своих сновидений.
А под утро, усталый, откроешь дневник,
испещренный ветрами и пылью,
сокровенного «мы» обнажая тайник,
как на солнце икаровы крылья,
продираясь сквозь грохот колесный и стук
обступивших, как полк, расстояний -
оттого ли ты веришь горячке разлук
и неровному пульсу дыханий
много больше, чем доводам трезвым иным…
В сотый раз все ложбинки и взоры,
сумасбродства, стихи, как владенья свои
часовой озирает в дозоре,
неустанно обходишь - безумный, больной,
разжигая костры песнопений,
лишь бы чувствовать вновь этот жар, эту боль
осязанием, слухом и зреньем…
Лишь бы то, что роднит с бесконечностью нас,
не окучили сметы и сроки,
лишь бы – ветер, печаль да козырная масть,
остальное неважно – в итоге…
Бубновую бы на козырную масть, на крестовую, а то и на червоную поменять.
Хороший стих. Действительно, как нервная дневниковая запись, живая, искренняя.
Лана Тонева відповів на коментар $previous_title_comm, 01.01.1970 - 03:00
Козырную я рассматривала как вариант, усилить тут надобно, вы правы. Абсолютно верно вы уловили и "дневниковую суть".
Спасибо за внимательное прочтение...
...откормить минотавров и подбить бессметный дневниковый итог...
